По обе стороны любви
Шрифт:
— Танюш, а у тебя ноги не мерзнут в этих дырках? — полюбопытствовала Вероника, догоняя как-то раз Стрелкову на ступеньках школьного крыльца за две минуты до звонка.
— Да вы че, Вероника Захаровна? У меня ж там еще одни колготки. Видите? — объяснила та и слегка оттянула сеточку длинным, сияющим золотыми разводами ногтем. Взмахнула в сторону Вероники роковыми ресничищами и заметила поощрительно: — А между прочим, вам идет терракотовая помада!
— Да? Спасибо! — растерянно отозвалась Вероника.
Ученическая жизнь шла своим зимним чередом.
В вестибюле девчонки и мальчишки топали, стряхивая с сапог мокрые хлопья; младшие спешно переобувались в сухие туфли и кроссовки, чтобы предъявить дежурным у дверей в главный коридор сменную обувь; старшие переобуваться не желали и предпочитали до самого звонка толочься в вестибюле, надеясь перестоять дежурных и явиться-таки на урок хоть и с опозданием, зато в новых сапожках на серебристых шпильках или крутых зимних ботинках-танках на рифленой подошве.
Кое-кто норовил выдать за сменную обувь пару детских босоножек в матерчатой сумочке, сброшенных сострадательным малышом из окна второго этажа.
Самые отчаянные небрежно совали дежурным потертые и растрепанные, а то и свернутые в трубочку дневники, дабы получить их обратно на второй перемене с негодующей записью: «Явился без сменки!» — и неразборчивой росписью рядом.
И были, помимо того, избранные, которые делали вид, что ни о каких таких школьных правилах они сроду не слышали. Эти приближались к дверям неспешной упругой походкой и снисходительно подставляли дежурным щеку для поцелуя. Восьмиклассницы в белых кофточках млели, прикладываясь к покрытой мужественным пушком щеке великолепного мачо; угловатые подростки сливались с цветом своих алых повязок, когда дива недосягаемой красоты и взрослости, небрежно наклонившись, обдавала их облаком «Ив Роше» или «Живанши».
Начальная школа уже организовала выставку рисунков на тему «Идет волшебница-зима».
Пятый класс написал рассказ по картине «Зимний вечер».
Седьмой — сочинение «Мои планы на зимние каникулы».
А администрация вывесила распоряжение о подготовке конкурса новогодних сценок.
На следующий день Вероника постучалась в коричневую, мягкую до полной звуконепроницаемости дверь.
Правда, стук вышел, как и следовало ожидать, беззвучным, и она тут же постучала еще раз — ключом от класса по металлической ручке.
— Да-да! — ободрили ее изнутри.
Дверь распахнулась.
— Извините, Татьяна Сергеевна, но я никак не могу! — с порога выпалила Вероника, боясь сбиться или растерять решимость. — У меня семейные обстоятельства, ремонт, на все выходные уезжаем к родственникам, и дочкам надо готовить костюмы! К двадцать пятому и к двадцать седьмому!
Татьяна Сергеевна выдержала паузу. Она была мастерица по части эффектных пауз. Просто главный режиссер школьного действа.
— Не можете — что именно? — наконец уточнила она.
— Писать сценку! — взмолилась Вероника из последних сил. — И репетировать тоже!
И устремила на завуча отчаянный взгляд.
Та, в свою очередь, устремила на нее в ответ самый проницательный из своих взглядов. Проникающий навылет. И, подержав под огнем этого взора, неспешно отпустила. Со словами:
— Ну что ж… Жаль. Мне казалось, у вас это получается. Чувствовался творческий подход! Но раз уж, вы говорите, такие обстоятельства… Поручите детям подготовить несколько стихотворений. У вас найдутся неплохие чтецы.
Победа досталась недешево. Закрывая дверь, Вероника тяжело дышала. И пока поднялась на свой четвертый этаж, дважды останавливалась. Сердце колотилось и никак не унималось.
Прийти в себя удалось, только высидев за столом минут пять. Как раз к звонку на урок литературы в седьмом «Б».
Правда, услышав новость, дети тут же про звонок забыли. Заерзали, загомонили и чуть ли не засвистели.
Еще пять минут ушло на «Ну-ка, замолчали все!», «Я сказала — закрыли рты!» и «Идет урок!»
— Так, значит, не будем выступать? — в кое-как наведенной тишине еще раз уточнила староста Олечка Лукьяненко. С такой интонацией, как будто Вероника отменила зимние каникулы.
— Почему же? Выступайте. Не хотите читать стихи — можете выучить сценку, как всегда, — великодушно разрешила Вероника. — Только найдите готовую пьесу, распределите роли и выучите сами. А я могу… э-э… помочь. Ну там, провести генеральный просмотр…
Последние слова почему-то дались ей с трудом.
Беспечный растерянно хлопал девичьими ресницами.
Алена Карпова сверлила ее в упор прекрасными синими, презрительно прищуренными глазами.
— А мы тогда… сами сценку сочиним! Свою! — вдруг объявила она.
— Ха! — завопил Куценко. — Я это представляю!
И, вскочив, закружился на цыпочках в проходе между рядами, сложив губы сердечком и придерживая двумя пальчиками воображаемую юбку.
— Вот и хорошо. Сочиняйте! — покладисто заключила Вероника.
…Вечером она кормила домашних ужином из трех блюд: картошка с грибами и луком, салат «Мимоза», пудинг морковный. На десерт подавался пирог с яблоками по рецепту «если к вам неожиданно пришли гости».
Восторги Вероника принимала скромно, объясняя: «Лук надо было бы туда попозже, чтоб не сгорел. И в салат консервы порезать, а то рыба с хвостами…» Но ее никто не слушал.
— Так вот, значит, где у нас настоящий талант! Глубоко, однако, зарыла! — повторял муж.
Слово «талант» звучало у него вполне уверенно. Как будто так и надо.