По обе стороны огня (сборник)
Шрифт:
– Знаешь, что главное в профессии двоечника? – спросил Шаткова конвоир.
– Стать троечником, – Шатков потянулся рукой, стараясь пальцами достать спину, поскреб ногтями по куртке, но до места ушиба так и не доскребся.
– Грамотный! – конвоир сдвинул в усмешке жесткие губы, с силой грохнул дверью, запер на ключ снаружи.
Затем Шатков услышал, что конвоир навесил на дверь замок, и присвистнул: ничего себе!
Часа через три Шаткову принесли на подносе еду – кусок вареного мяса, брошенный в тарелку без всякой подливки, несколько картофелин, соль, ломоть хлеба, стакан чаю. Еду принес человек, которого
– И долго я еще буду здесь сидеть? – спросил у него Шатков.
Человек ничего не ответил, молча запер дверь.
На ужин Шаткову принесли то же самое – видать, местный «ресторан» разнообразием блюд не отличался: вареное мясо, картошку, половину огурца и чай с хлебом. Шатков понимал, что происходит, понимал, что и резких движений ему сейчас делать нельзя – они только насторожат Николаева, одновременно он понял и другое – держать взаперти его приказал не Николаев, а кто-то другой, более сильный, стоящий на лесенке выше Николаева. Кто это был – предстояло выяснить. «Если, конечно, до того мне голову не свернут, – невесело подумал Шатков, – нравы здесь, как в Турции, где мягкой мебелью считается хорошо заостренный кол».
Выпустили его утром следующего дня, вывели во двор, сонного, небритого.
– Видать, есть у тебя бог, раз ты живой, – насмешливо проговорил парень с железным лицом. – Оберегает тебя. Я уж думал, что ночью запакуют тебя, утрамбуют в картофельном мешке и унесут в овощехранилище, чтобы не пахнул. – Оглядел Шаткова, похмыкал в кулак: – Ну и видок!
Шатков угрюмо покосился на парня, сказал:
– Не знаю тебя и знать не хочу! – окинул взором широкий, не по-осеннему щедро залитый солнцем двор, удивился про себя: вчера день был хилый, сопливо-серый, неприглядный, и земля в нем виделась неприглядной, сегодня же все преобразилось, расцвело ярко, пышно, своей краской заиграла каждая былка, каждый сухой кустик, каждый камешек, – улыбнулся тихо: а хорошая все-таки штука – жизнь! И то, что он жив – хорошо…
– Напрасно, напрасно ты так, – сожалеюще произнес парень с железным лицом, – грубостей я не люблю, за грубость тебе придется заплатить, – но Шатков не отозвался, покосился в другую сторону, отмечая, что есть на дворе, кто тут присутствует, что изменилось со вчерашнего дня, и двинулся к закутку Адмирала – в единственно живое место, куда он еще мог пойти, поскольку, как оказалось, только Адмирал в этой команде был человеком, все остальные люди были не люди.
Иномарок под навесом, что стояли вчера, сегодня не было – Николаев отбыл куда-то вместе с охраной. «Куда? – задал себе вопрос Шатков и ответил невесело: – На Кудыкину гору!» Он много бы дал сейчас, чтобы знать, куда уехал Николаев.
– А-а, заключенный номер один? – вытирая руки о какую-то тряпку, поднялся Адмирал.
– Почему номер один?
– Потому что номера два нету. Я переживал за тебя. Били? Нет? – И когда Шатков отрицательно мотнул головой, Адмирал вздохнул по-ребячьи жалостливо, обхватил Шаткова за плечи и повел к столу. – Парень ты хороший, по лицу вижу. Мне ты понравился. Сейчас я тебя вкусным чайком угощу, английским, «эрл грэй» называется, с отдушкой. Пил когда-нибудь «эрл грэй»?
– Нет.
– Садись, садись. Сейчас выпьешь, попробуешь, что это такое.
Шатков сел и неожиданно увидел у своих ног детскую эмалированную ванночку розового цвета, на треть наполненную водой. В ванну было помещено ведерко, украшенное сверху нашлепкой мха, рядом с ведерком плавала дощечка, на которой сидела большая толстая лягушка с выразительными влажными глазами и довольно равнодушно посматривала на Шаткова. Шатков удивился: а это что за царевна? И раз царевна, то почему такой равнодушный взгляд? Он устало улыбнулся и спросил у лягушки вслух:
– Ты кто?
Лягушка, естественно, не ответила, шевельнулась на дощечке, перевешиваясь на один бок, и дощечка, словно под ней заработал гребной винт, поплыла по ванне: лягушка была существом сообразительным, знала, как ходят корабли по морю…
Чуть поодаль Шатков увидел резной домик с высокой, – «готической постройки» – крышей, которую не заметил в прошлый раз. Квадратная дверца домика была готовно распахнута. «Собака, что ли?» – Шатков легонько свистнул и удивился, когда из распаха показалась сытая кошачья морда с гусарскими пышными усами.
На подворье Адмирала располагался, оказывается, целый зверинец, индоуток Вани и Фени не было видно – видать, уединились где-то, решая сложнее семейные проблемы.
Вернулся Адмирал с двумя чашками чая в руках, повел головой в сторону детской ванны:
– Лягушку зовут Тотошей, у нее большое горе – ушел муж. Мужа звали Кокошей. А обитателя терема величают, естественно, Леопольдом. Ваня, Феня, Тотоша и Леопольд – вот и все мои сожители. Был еще Кокоша, но теперь его нет. – Адмирал поставил чашки на стол. – Варенье хочешь?
– Чай с отдушкой и варенье? – Шатков отрицательно покачал головой.
– Верно, получается масляное масло. А я грешен – люблю смешивать одно с другим.
– Варенье хорошо с безвкусным выдохшимся чаем. А этот чай, – Шатков сделал рукой гребковое, к себе, движение, – этот чай надо пить без всякого варенья – так он хорош. – М-м-м! Его и без сахара надо пить, иначе вкус до конца не почувствуешь.
Улыбнувшись всем лицом, – Адмирал умел улыбаться всем лицом, а не только, скажем, ртом или глазами, он преображался, начинал светиться, у глаз его собирались мелкие лучики морщин, целая авоська, и вообще он делался другим, – достал из новенькой тумбочки банку варенья.
– Из грецких орехов приготовлено, – показал банку Шаткову, – это варенье могут делать только великие мастера.
– Что, так сложно готовить? – Шатков оглянулся: сопровождающего его парня с железным лицом не было видно, и это удивило Шаткова, слишком уж беззвучно и незаметно он исчез, Шатков не засек ни шороха, ни скрипа, словно бы человек этот не был материальным, не имел плоти и состоял только из воздуха, из некой неодушевленной невесомости.
– Сложно, – подтвердил Адмирал, – очень сложно. Во-первых, на варенье идут только молодые грецкие орехи, еще зеленые, мягкие. И то не всякие – их надо отбирать. Во-вторых, орехи надо выдерживать в извести, как оливки перед засолом, а это дело тонкое, стоит только передержать пару часов, как орехи превращаются в кисель. В-третьих, сложен сам процесс варки. Зато никакое другое варенье не имеет такого обольстительного вкуса, как варенье из грецких орехов. – Адмирал зачерпнул из банки целую гору варенья, вывалил в блюдце. – Ну как, отведаешь? Уговорил я тебя?