По обе стороны огня (сборник)
Шрифт:
– Перестань, Ваня! – попросил Шатков.
Ваня послушался человека и перестал шипеть.
– Природа не терпит искусственных смесей, – сказал Адмирал. – Тело у Вани вон какое большое, но он никогда не лезет в драку. В силу своей конструкции опасается. На земле он очень неуклюж и, скорее всего, подходит для моря, но я даже не знаю, умеет Ваня плавать или нет – моря он боится как огня – просто смертельно. Вот животина! Наверное, он больше всего подходит для жаркого.
Ноги у Вани были узловатые, как корни, чешуйчатые, костистые, толстые, кривые – типичные индюшачьи ноги, но между пальцами имелись утиные перепонки. Глаза холодные, белые – также индюшачьи, неутиные, и голова тоже индюшачья,
– Но обратите внимание на характер! Утка ведь никогда не подходит к человеку, не шипит на него – она боится человека, индюк же, наоборот, сам набегает на человека, злится, может даже напасть… А наш славный Ваня? Сам, извините за выражение, подвалил – вроде бы познакомиться, познакомился и зашипел недовольно, как индюк, но в следующий миг повел себя, словно утка, – напасть не посмел. И внутри у него собрано, наверное, что-нибудь странное – один орган от утки, другой от индюка, третий от гуся, четвертый вообще еще от кого-нибудь, совершенно незнакомого, науке неведомого. Одно слово – Ваня!
От Адмирала исходило ощущение домашности, уюта, он здесь при Николаеве наверняка был чем-то вроде садовника… А может, он родственник Николаева? Опять не состыковывается: Герой Советского Союза и жестокий хладнокровный Николаев, на которого Шатков имел целую папку компрометирующего материала. Надо полагать, и убитый комитетский полковник, засунутый в канализационный сток, и два утопленных угрозыскника – их замотали в рыбацкую сеть, скрутили проволокой, к ногам привязали два старых чугунных радиатора и опустили в море, и задушенный американский бизнесмен, а главное – уплывающее отсюда в разные края оружие – дело рук Николаева. Все сходится к нему. Но все подвисло – никаких доказательств нет…
– Давно из Москвы? – спросил Адмирал.
– Вы даже знаете, что я из Москвы? – Шатков потянулся рукой к Ване, тот зашипел и боком, боком, не желая неприятностей, отодвинулся от Шаткова.
Шатков почему-то думал: то, что положено знать Николаеву, не положено знать садовнику, даже если он – Герой Советского Союза, но… У всякого правила есть исключения.
– Простите, но звать вас Адмиралом мне неудобно, – сказал Шатков.
– Почему?
– Ну-у… как-то так, – Шатков приподнял одно плечо. – Можно я вас по имени-отчеству буду звать. Львом Семеновичем?
– Зовите лучше Адмиралом, я к этому привык. Все так обращаются, и вы обращайтесь. – Голос у Адмирала неожиданно сделался грустным, по-старчески дребезжащим, чужим. – А на все мои цацки, – Адмирал хлопнул себя рукою по груди, намекая на ордена и высокое звание, – наплюй. Все это в прошлом, все ушло, сейчас я – обычный пенсионер. В свою очередь, у меня просьба: можно на «ты»?
– Конечно.
– К этому я привык на флоте, а всякая привычка – это вторая натура.
– Из Москвы я прилетел позавчера, – сказал Шатков.
– И сразу попал в передрягу?
И это знал садовник по кличке Адмирал – Шатков вновь подивился тому, что пенсионер в незатейливом спортивном костюме в курсе того, чего он не должен был знать – может, он прочитывает информацию по взгляду Шаткова, по усталой позе, по тому, как тот тянется рукой к страшноватому Ване, или, может, Адмирал – обыкновенный ясновидящий? Адмирал улыбнулся открыто, по-доброму, сделал рукой успокаивающий жест:
– Ты меня не бойся!
– Да, сразу попал в передрягу, – подтвердил Шатков и, немного подумав, рассказал Адмиралу и про драку у телефонной будки, и про то, как его пытались накрыть на квартире у Нэлки, – в общем, про все, что с ним произошло. Он почему-то поверил Адмиралу – все равно ему надо было выходить на людей, которым он должен верить, это, во-первых, а во-вторых, все его подвиги, начиная с потасовки у будки, кончая переговорами с козлобородым, известны Николаеву.
Да и скрывать их – не в интересах Шаткова. Поскольку Кононенко арестован, то тактику надлежало менять – Шатков должен был сейчас засветиться до предела, пусть все увидят его, заметят, покажут пальцем – вычислять, мол, вот он, – и клюнут, как рыба на хорошую наживку…
– Для Николаева ты – человек с улицы, – выслушав Шаткова, заключил Адмирал. – Ни рекомендаций у тебя, ни поручительств – нич-чего! Я не спрашиваю, с чем ты приехал из Москвы, не мое это дело, но Николаев может поступить с тобой и так и этак – может принять тебя, а может завернуть в сеть, к ногам привязать груз и швырнуть в «набежавшую волну».
«Так были убиты два милицейских розыскника». – Шатков угрюмо смотрел на Ваню, который, кротко подергивая хвостиком, снова начал подбираться к нему.
– Ну, если он бросит меня в «набежавшую волну», то упустит, как минимум, несколько сот тысяч зелени, – сказал Шатков.
– Я в вашем новомодном языке ничего не понимаю, – строго проговорил Адмирал. – Зелень – это что?
– Это доллары. Еще их баксами зовут. Штука – тысяча, лимон – это миллион. И так далее.
– Тогда это серьезно. Николаев – не из тех людей, которые идут на такие потери. Впрочем, не мне судить. – Адмирал закряхтел, сделался суетливым, Шатков понял, что в разговоре они коснулись темы, которой Адмиралу было запрещено касаться, потому Адмирал и засмущался, отогнал рукой Ваню: – Ваня, тебе пора к жене! Вторая половина тебя, наверное, уже потеряла. Бросит тебя, выйдет замуж за другого, будешь тогда кряхтеть. – Поднял голову, глянул сожалеюще на Шаткова: – А ты, парень, Николаева бойся. Он, когда говорит с человеком, текст сличает с подтекстом, его невозможно обмануть.
– Простите, не понял…
– У человека, кроме того, что он говорит, кроме речи есть еще второй план общения, подтекст, и по тому, как он произносит слова, с каким выражением, как выговаривает буквы, где держит руки – в карманах или на столе, – можно понять больше, чем говорит человек, и уж, во всяком случае, правду отличить от неправды. Николаев этим очень умело пользуется – освоил в совершенстве, имей это в виду.
– Спасибо за предупреждение.
«Мне здесь надо находить своих людей, хотя бы одного, – угрюмо думал Шатков, – хотя бы одного… И почему бы этим одним не стать Адмиралу? Но не слишком ли? Вот так, сразу, с бухты-барахты? С другой стороны, это обычная прикидка, для того чтобы принять решение, придется еще сто раз взвесить, двести раз примерить. Пока ясно одно – Адмирала надо взять в разработку. Эх, помощника бы мне – очень не хватает помощника!»
– А окончил ты что, какой институт? – неожиданно спросил Адмирал.
– Автодорожный.
– Хороший институт, – похвалил Адмирал. – Значит, машину умеешь не только водить, но и чинить.
– Могу и чинить.
– А водишь с чувством и с толком, когда надо – можешь устроить показательные гонки… Можешь?
– Могу и гонки, все могу, лишь бы заказы были, – угрюмо, неожиданно войдя в какое-то странное оцепенение (ну, будто бы попал под гипноз), ответил Шатков.
– Ежели что – в Москве тебя поддержать сумеют? – Адмирал склонил голову набок, посмотрел, как с крыльца спрыгнул толстяк в ночной кепке, зашагал по тропке к его закутку – шаг толстяка был неумелым, слишком громким, и Адмирал невольно поморщился – не умеет ходить по палубе человек. – Рекомендатели, так сказать, есть? Я все боюсь, как бы этот… – Адмирал повел головой в сторону особняка. – Как бы этот не стал лютовать…