По осколкам нашей любви

Янг Саманта

С тех пор я принимала их, хотя до Марко для этого не было причин.

К тому времени, как мне исполнилось девятнадцать, я прошла через худшее, пока моя семья стояла в стороне и ждала, когда я к ним вернусь.

Что я и сделала.

Они знали, что я вернусь.

Во главе этой очереди был Коул. Он был единственным позитивным человеком, ради которого стоило со всем справиться. С того момента, когда я расклеилась у него на руках, между нами сформировалась постепенно возрастающая связь, пока не стали считать друг

друга лучшими друзьями. Он всегда был со мной в темные дни, чтобы убедить других, что я никуда не делась и день за днем возвращалась к семье.

В конце концов, я стала жить дальше.

И пыталась все отпустить.

Пока не встретила Марко. Он просто свалился мне на голову. Никто, кроме отца, не знал, что я залетела от Марко и то, что он бросил меня. Я снова чувствовала себя одинокой и не могла поговорить об этом с отцом. Это было слишком странно, слишком неудобно, и поэтому все вернулось назад.

Я пыталась бороться с болью и разочарованием, чтобы достигнуть рациональных мыслей. Марко не знал, что я была беременна. Если бы он знал, то это бы была уже другая история. Я уверенна в этом. Он был виноват не больше, чем я.

Ладно, если бы он не бросил меня, то был бы рядом со мной, когда я нуждалась в нем. Может, дни не были бы такими мрачными. Однако, он объяснил, почему уехал. И Коул был прав. Может мне и не нравилось, но его объяснения были приемлемыми.

Я простила его.

Я впилась ногтями в колени.

Но зная, что он не только вернулся в Эдинбург ради встречи со мной, а еще и обрюхатил какую-то девушку, проводя с ней время… Это было ужасно.

Вся эта боль вернулась с той же силой.

Не важно, были ли это неправильно. Я просто чувствовала. Ощущала, как она царапала внутренности.

Наитяжелейшая вещь, через которую я проходила, а его не было со мной.

Но зато он был с Лией.

Я знала, что не должна была впускать его обратно.

Я не могла простить его за это.

• ГЛАВА 19 •

— Индейка выглядит сгоревшей. — Дек скривил лицо при виде мертвой птицы, когда подошел к обеденному столу.

Мама старалась изо всех сил, как и каждый год; стол выглядел превосходно. Индейка выглядела сгоревшей не вся.

— Что? — протестующе спросила мама, когда поспешила в комнату, неся в руках тарелку картошки, и в панике посмотрела на птицу.

Я неодобрительно посмотрела на брата, готовая отчитать его за мамину обеспокоенность, но папа опередил меня.

— Деклан, перестань быть идиотом и помоги маме принести остальную еду с кухни.

Дек огрызнулся на замечание, но не стал спорить. Как только он ушел за дверь, я скорчила рожицу папе, пока обходила стол, чтобы сесть рядом с Элли.

— Как думаешь, как скоро он пройдет эту раздражающую стадию подросткового идиотизма? Ему восемнадцать — разве все уже не должно закончиться?

— Я

все слышал! — крикнул Дек из коридора.

Я выпучила глаза на Элли, когда она захихикала:

— Ушки как у совы на макушке.

— Совы? — засмеялась радостная Джосс, которая помогала Бет, Люку и Уильяму усесться за детским столом.

— Да, — сказала я. — Я думаю, что у них самый острый слух в мире.

— А я думаю, что ты осведомлена о всяком дерьме, которое никого не заботит, — сказал Дек, когда вернулся в комнату с тарелкой пареных овощей.

— Ха, — ответила я ему гримасой. — А я думаю, что кое-чьи подарочные карты на Рождество аннулируются, если он не перестанет быть раздражающим х-р-е-н-о-м.

— Ах, — довольно вздохнул Адам, сидя по другую сторону Элли. — Теперь-то ощущается дух Рождества.

Элли захихикала в стакан с водой.

Мама посмотрела на нас, когда поставила последнюю тарелку с едой и уселась во главе стола напротив папы.

— Вы, оба, закрыли рты и ешьте.

— Она начала первая, — разбушевался Дек, садясь рядом с Брэденом. — Она сидит у меня на шее с тех пор, как приехала. Не понимаю, почему Ханна осталась на ночь, когда у нее есть собственная квартира. И не моя вина, что у нее дерьмовое настроение, потому что ее бросили.

Я втянула воздух, и каждый, за исключением Брэдена и Дека, напряглись. Реакцией Брэдена был легкий подзатыльник Деку.

— Во-первых, не выражайся при детях. Во-вторых, ее не бросали, бросила она. И, в-третьих, тебе восемнадцать. Подрасти и перестань быть занозой в з-а-д-н-и-ц-е у сестры. Извинись.

Я была слишком занята, внимательно рассматривая пустую тарелку, чтобы увидеть реакцию Дека, и пыталась восстановить дыхание после колких слов брата.

Пыталась забыть все целый день.

Последние несколько недель, мягко говоря, не были легкими. Мне приходилось объяснять каждому, что мы с Марко расстались, но, конечно же, я не могла объяснить, почему. Я не касалась этого и всеми силами пыталась показать себя непринужденной. Однако, неважно, что я им говорила, — все были убеждены, что я была морально опустошенной стороной в разрыве.

— Я не опустошена, — врала я всем без конца. — Мы встречались едва два месяца.

Но правда была в том, что я так сильно по нему скучала, что было больно. Все время. Я постоянно воевала сама с собой.

По утрам я просыпалась одна, но всегда ощущала давление его теплого тела, словно фантома в комнате. Затем вспоминала, что Марко ушел из моей жизни, и это тепло исчезало, после чего я оставалась в квартире совсем одна. Место, которое было мне домом, стало теперь пустым и холодным.

Как и его владелец.

Когда тоска становилась невыносимой, я бралась за телефон, собираясь набрать его номер, и вспоминала: насколько было больно, почему было больно и почему мы больше не были вместе.