По острию ножа
Шрифт:
Опасность обстрела исчезла: пока он здесь, чеченцы не посмеют палить по школе из пулемета и гранатомета.
— Что же мулла? — спросил полпред.
— Он оказался спокойным и рассудительным человеком, к тому же превосходно говорящим по-русски. Это было для меня вдвойне приятно, так как бывшего учителя, служившего мне переводчиком, а также трех остальных охранников я отпустил с миром: они никак не могли повлиять на создавшуюся ситуацию, и дальше содержать их под стражей, по моему разумению, не имело смысла.
«Здравствуй, полковник», — были первые слова муллы, обращенные ко мне.
«Откуда ты знаешь, что я полковник?»
«Мне сказал об этом начальник гарнизона, с которым ты говорил сегодня утром».
«Ты едешь от него?»
«Да. Он рассказал о ситуации, в которую вы попали. Давай вместе обсудим, как надо действовать дальше».
«Давай».
«Мы готовы вас отпустить, но не должны уронить свое достоинство и честь».
«А мы хотим сохранить свою жизнь. Кстати, как и жизнь всего этого селения…»
Мулла кивнул:
«Вот от этой печки и давай танцевать».
— Так и сказал? — переспросил Матейченков.
— Честное слово. Я спросил:
«Откуда ты так хорошо знаешь русский?»
«Я учился в Москве».
«Где?»
«В юридическом институте».
«И стал юристом?»
«Муллой».
«Каким образом?»
«Пути Аллаха неисповедимы».
«Знаешь, с нашим богом такая же история», — улыбнулся я. Он улыбнулся в ответ в густую бороду, и контакт между нами был установлен.
На всякий случай я вкратце рассказал мулле о своем разговоре с начальником гарнизона и о достигнутом с ним соглашении.
«Начальник гарнизона неплохой человек, но я не советую тебе слишком полагаться на его слово», — покачал головой мулла.
«Почему?»
«Он не в себе».
«Как это?» — не понял я.
«Ну, он немножко сумасшедший, — пояснил мусульманский священник и добавил: — Чокнутый, как любите говорить вы, русские». — Для убедительности он покрутил пальцем у виска.
«Я этого не заметил. Он говорил вполне здраво».
«Да, он здравомыслящ, к тому же честен и смел, иначе Джохар не поставил бы его во главе гарнизона».
«А ты говоришь — чокнутый…»
«О его сдвинутости знают только близкие ему люди. Он упоминал про свою дочку?» — спросил мулла.
«Упоминал, — удивился я. — Что же здесь такого?»
«А то, что никакой дочки на самом деле у него нет».
«Как нет?»
«Вернее, была».
«Ничего не понимаю…»
«Он жил все время один, жена умерла при родах, — пояснил мулла. — Жениться ни за что не хотел, сам воспитывал маленькую дочку. Я хорошо знал ее, играл с ней, это был прелестный ребенок. Во все поездки по Чечне и даже за границу он брал ее с собой, хотя я его всячески отговаривал от этого: мало ли что может случиться в поездке, особенно по Чечне? Ведь война тогда уже началась…»
«А за границу куда он ездил?»
«В Иорданию, Турцию, да мало ли? У чеченцев, как ты знаешь, много друзей, — с достоинством пояснил мулла. “Лечу, — бывало, рассказывает, — прижимая к себе дочку, а снизу зенитки бьют, за иллюминатором только облачка разрывов!” — и хохочет».
«Чему же ты рад, — говорю, — ведь ребенка подвергаешь опасности. Смертельной».
«Я, — отвечает, — решил: если погибать нам — так вместе, чтобы никогда не разлучаться, ни на этом свете, ни на том».
«Ты, — говорю, — взрослый мужчина, а ведешь себя, словно дитя неразумное».
«“У меня кроме дочки нет никого на белом свете. Как же я, посуди сам, хоть на один день могу с ней расстаться?” — отвечает. Вот такой человек, хоть кол ему на голове теши».
«Что же случилось с дочкой?» — спрашиваю я у муллы.
«Это произошло год назад. Он поехал — по личному приказу Дудаева — проверить нашу засаду, которую соорудили под Грозным, на вероятном пути следования русской бронетанковой колонны… Кстати, и генерал его отговаривал, объяснял, что там опасно, оставь дочку дома, не бери ее с собой».
«А он?»
«Ни в какую: я, говорит, под крылом Аллаха, без его воли ни один волос не упадет с головы мусульманина. Джохар — человек добрый, он отступился: не трогайте его, говорит. Такая любовь заслуживает только преклонения».
— Ведем мы с муллой такой вот странный разговор, — продолжал свой рассказ Петрашевский, — но я его не тороплю. Пока он в здании школы — мы все в относительной безопасности. А кроме того, время работает на нас — колонна наших освободителей подъезжает к нам все ближе, ведь время идет к обеду.
«Что же случилось с девочкой?» — спрашиваю.
«На все воля Аллаха… До места под Грозным он добрался нормально, хотя пришлось продвигаться через расположение русских войск… И засада для бронетанковой колонны была подготовлена неплохо, придраться было не к чему. Начальник местного гарнизона, который туда приехал в качестве инспектора, был, как я уже говорил тебе, человеком дотошным. Тем более — помнил, кто дал ему поручение. Он самолично хотел проверить все. И повсюду находился вместе с дочкой — либо держал ее за ручку, либо нес на руках.
Пора уже было инспектору в обратный путь собираться, когда он вспомнил про противотанковые мины:
“Установили их на дороге?” — спрашивает.
“Да, подготовили четыре гнезда для них, пока слегка присыпали землей”, — говорит ему человек, отвечающий за засаду.
“Когда заложите мины на место?”
“Когда получим более точные сведения от нашей разведки, которая следит за продвижением колонны”.
А девочка, она такая смышленая была, — продолжает мулла, — спрашивает у отца: