По пути Синдбада
Шрифт:
— Хорошо, что не слышал об этом раньше, а то бы впал в меланхолию, — буркнул Том Ридмэн.
— Не хотел вас беспокоить, — пояснил я. — Но теперь должен признать, что до Суматры все еще далеко, миль шестьсот, а то и семьсот. Юго-западные муссоны запаздывают, и нет никакой гарантии, что ветер в конце концов подует в нужном нам направлении. Но теперь у нас достаточно пищи, и мы запаслись пресной водой. Загвоздка одна — с углем. По словам Ибрагима, угля хватит на две недели. Этот срок следует растянуть, поэтому отныне и до лучших времен нам придется есть горячую пищу только раз в день.
— Вполне достаточно, — сказал Абдулла. — Да не о чем беспокоиться. У нас всего вдоволь. Рыба,
Глава 10. Поломка грота-рея
5 апреля ветер наконец-то подул с юго-запада. Паруса «Сохара» наполнились, и корабль устремился вперед (со скоростью 7 узлов), словно застоявшийся в конюшне скакун, которому дали волю. Мы поставили второй кливер, и скорость хода «Сохара» возросла до 8 узлов. Корабль стремительно шел вперед, и рыболовные лесы, тянувшиеся за судном, натянулись, как струны, что привело к поломке одного из удилищ — бамбук сломался от непомерного напряжения.
С приходом ветра океан словно ожил. Во время штиля лишь рыбы-лоцманы оживляли собой море, да однажды невесть откуда взялась стая акул. Теперь положение изменилось. Появились морские птицы. Появились и летучие рыбы — летучки и долгоперы. Они то и дело выскакивали из гребней разыгравшихся волн, планировали и падали в воду, чтобы через несколько ярдов снова выскочить из воды. Вглядевшись в воду, можно было увидеть, как рядом с судном плавают корифены — голубые, лимонные, серебристые. Заладилась и рыбная ловля. В первый же день мы поймали восемнадцатифутового тунца.
На судне теперь царило необычайное оживление, особенно усердствовали оманцы, заядлые рыболовы. Они следили за удочками, точили крючки, изготавливали «уловистые» приманки из ярких лоскутков, пополняя имевшуюся у каждого коробку с рыболовными принадлежностями. Люди занялись делом, что, разумеется, радовало, и я даже смирился с понесенным убытком: Эйд стащил запасной диплот, отделил от него свинец и нарезал свинец на грузила. Самым заядлым и удачливым рыболовом был Камис-полицейский. Он мог часами закидывать удочки, не зная усталости, и всегда вылавливал больше всех. Он умудрялся наловить рыбы, даже если у других не клевало. Бывало, увидав корифену рядом с «Сохаром», Камису кричали: «Скорей сюда! Корифена!», и Камис стремглав устремлялся к нужному месту, а затем под одобрительный гул матросов вытаскивал корифену на палубу.
Тунцы клевали по вечерам, клевали изо дня в день. Такая стабильность казалась странной: «Сохар» проходил за сутки примерно пятьдесят миль и должен был бы оставить тунцов далеко за кормой, в ареале их обитания — ан нет, наступал очередной вечер, и на палубе снова оказывались пойманные тунцы. Оставалось предположить, что тунцы по только им известной причине движутся вместе с судном, не собираясь его оставить. Не оставляли «Сохар» и другие более мелкие рыбы, но не заметить их было нельзя: они плавали косяками у поверхности моря, но, что самое удивительное, эти стаи в дневное время — и в штиль, и в ветреную погоду — неизменно держались впереди нашего корабля. На этих рыбок охотились птицы, главным образом чайки, которые, разумеется, также держались впереди нашего судна. Иногда птицы делились на группы, каждая из которых охотилась за своей стаей рыбы. Время от времени рыбки, видимо, уходили на глубину, так как птицы взлетали выше и, летя впереди «Сохара», дожидались своего часа, чтобы продолжить охоту.
Ночью положение кардинально менялось. Как только сгущались сумерки, стаи рыб «прижимались» к нашему кораблю по обоим его бортам. В это время мы ловили тунцов, подходивших к «Сохару» на расстояние длины рыболовных лес. Тунцы клевали стабильно, и оманцам хватало часа, чтобы не только наловить рыбы на ужин, но и запастись ею впрок. А после ужина можно было увидеть удивительную картину. Стоило нагнуться над бортовым леером и осветить воду фонариками, и эта картина представала перед глазами: корабль сопровождало несметное количество рыб. Не отставая от судна (а «Сохар» шел со скоростью семь узлов), они плыли рядами параллельно один другому, при этом ближние к нам ряды составляли мелкие рыбки (размером не более восьми дюймов), а в последующих, более отдаленных от нас рядах величина рыб все увеличивалась и увеличивалась (чтобы окинуть взором это необычное зрелище, мы подымали фонарики все выше и выше). Такая же картина наблюдалась и с другого борта «Сохара».
С подобным феноменом мне встречаться не приходилось, и я обратился за разъяснением к нашим биологам. Но оказалось, что о подобном явлении биологи даже не слышали и все же дали ему вероятные объяснения. «Вся эта рыба, — сказали они, — возможно, мигрирует с запада на восток, и „Сохар“ служит ей своеобразным проводником». Биологи также предположили, что «Сохар» приманил мелких рыб прикрепившимися к корпусу корабля морскими уточками и водорослями, а мелкие рыбы приманили более крупных, а те — еще более крупных, и таким образом наш корабль превратился в «рыбью столовую». Биологи добавили, что, разумеется, нельзя полагать, что состав нашего необычного экскорта постоянен. Рыбины могут сменяться: одни уплывать, другие вливаться в стаю. Конечно, проверить вероятность этой «ротации» не представлялось возможным. Несомненным было одно: несметное количество рыб сопровождало «Сохар» в течение пятнадцати дней на протяжении почти четырехсот миль. Признаться, в комментарии биологов я усомнился и полагаю, что удивительное явление, с которым нам довелось столкнуться, все еще ждет своего настоящего объяснения.
— Капитан! Капитан!
Истошный крик поднял меня с койки. Раздался звон корабельного колокола. Все наверх! Стояла кромешная темнота. Пошарив рукой, я схватил карманный фонарик и стремглав поднялся на палубу. Первым, кого я увидел, был Терри, стоявший у румпеля. Он озирался, вытаращив глаза. Проследив за его взглядом, я увидал, что восьмидесятиоднофутовый грота-рей — о ужас! — сломался. Он походил на перебитое крыло птицы, и теперь нижняя часть грота-рея держалась только на парусе. Корабль качало, и этот обломок, около тридцати футов длиной, елозил по палубе, грозя команде увечьями.
И без увечья не обошлось. Едва я оказался на палубе, послышались голоса: «Врача! Позовите врача!» Повреждение получил Камис-полицейский. Посветив фонариком, я увидел, как двое оманцев ведут его под руки. Камис захлебывался от кашля и держался за бок. «Вероятно, сломал ребро», — решил я. Камиса уложили на палубный ящик, и подоспевший Ник Холлис стал осматривать пострадавшего.
Сломанный грота-рей следовало опустить, и опустить осторожно, чтобы не повредить хотя бы тот такелаж, который остался целым после поломки рея. По моей команде оманцы, ослабив ходовые концы грота-фала, стали опускать грота-рей, а европейцы — Дик, Терри и Питер — отправились проследить, чтобы отломившаяся нижняя часть грота-рея, опускаясь, ничего не снесла.
— Не спешите! Медленней! Медленней! — приговаривал я, следя за действиями оманцев.
Они травили толстенный восьмидюймовый канат, и сломанный рей вместе с огромным гротом, теперь смятым и порванным, мало-помалу опускался на палубу.
— Эйд! Абдулла! Грота-леер [71] к левому борту!
Леер оттянули к левому борту, куда и стал опускаться обломок рея, принимая горизонтальное положение.
— Мусалам! Камис-флотский! Примите обломок! Осторожнее! Осторожнее!
71
Леер — здесь-, трос, служащий для привязывания парусов.