По пути в Германию
Шрифт:
Четверка коней на Бранденбургских воротах лежала поверженной.
Здесь была граница советского сектора.
— Армгард, — спросил я сестру, — как ты думаешь, могу я рискнуть и взглянуть на здание Министерства иностранных дел?
— Это очень рискованно, — ответила она. — Но если мы сумеем сделать это быстро и затем сразу же выйдем на Потсдамерплац, может быть, все обойдется благополучно.
Вильгельмштрассе представляла собой груду развалин. Только оба сфинкса, выглядывавшие из-за кирпичей, помогли мне узнать место, где находился главный вход дома № 73/75, предназначенный для высокопоставленных чиновников.
Колоссальные бетонные стены гитлеровской имперской
На Фосштрассе нам повстречалась группа советских солдат, которые тоже хотели осмотреть руины имперской канцелярии. Они даже не взглянули на нас. Сделав еще несколько шагов, мы благополучно оказались в британском секторе, и нас никто не «уволок в Сибирь».
Представителем американского Государственного департамента в Берлине был мой старый друг Доналд Хит, бывший в 1931 году американским консулом в Гаити, где я был тогда немецким поверенным в делах. Он оставил свою жену и детей в Лондоне и жил в Берлине на положении холостяка. Он обрадовался, увидев меня:
— Вольфганг, тебя послало само провидение. Я как раз ищу какого-нибудь бывшего немецкого дипломата, на кандидатуре которого могли бы сойтись все четыре союзника. Переговоры еще продолжаются. Задумано создать в Берлине немецкий Консультативный совет, компетенция которого распространялась бы на все зоны. Главой этого органа предполагается назначить посла Надольного. Но ему нужны сотрудники. И я как раз подумал о том, чтобы предложить и тебя; англичане и французы наверняка не будут возражать, а Советы, наверное, тоже согласятся. Я только не знал, как тебя найти. [342]
— Доналд, ты мог бы включить меня в список, даже не спрашивая, — ответил я. — Разумеется! Я только и жду возможности начать действовать в пользу единства Германии.
— Как мы будем поддерживать связь? — спросил Хит. Мне казалось, что выход из моего кильского тупика найден:
— Доналд, я попытаюсь вернуться в Лондон. В таком случае ты в любое время можешь разыскать меня через твою жену.
Мои родственники тоже нашли этот план блестящим. Чего еще я мог желать, получив пост в Берлине, к тому же в ведомстве, которое в будущем должно послужить основой общегерманского министерства иностранных дел? Оставаться на теперешней должности в Киле было бессмысленно и бесперспективно.
Эти берлинские дни прошли, как во сне. Мать хотела поехать в Бад Зааров, чтобы навестить там свою семидесятипятилетнюю сестру, которую она не видела с конца войны. Ее поезд уходил на несколько часов раньше моего. Мы привезли ее на вокзал Цоо. Перронных билетов не продавали, поэтому нам пришлось проститься у входа. У меня сжалось сердце при виде того, как мать с грязным полотняным мешком на спине поднялась по лестнице на перрон, с трудом передвигая свои больные ноги.
На следующий день после беседы с Доналдом Хитом я послал из Берлина письмо в Лондон. Во время поездок по лагерям для немецких военнопленных я познакомился с руководителем центральных курсов, которые британское Военное министерство создало для военнопленных в предместье Лондона — Уилтон-Парк. Он хотел использовать меня как лектора, и я не сомневался, что он это сделает, если я пожелаю. Таким образом, я мог достаточно убедительно обосновать как свою просьбу о поездке в Англию, так и просьбу об отпуске.
Прошло примерно два месяца, пока англичане дали согласие. Затем я попросил Штельцера предоставить мне отпуск на все время моей деятельности
Поездку в Англию я должен был совершить в поезде для английских солдат и офицеров-отпускников, который шел через Голландию. Эта поездка была не столь удобной, как путешествие в спальном вагоне военной администрации через Кале. Так как вагона-ресторана не было, нас обещали накормить в Гек ван Голланде.
Вокзальные сооружения в Геке не были разрушены и выглядели точно так же, как в то время, когда я вместе с нацистом Лауфером доставил валюту пьяному д-ру Лею. Лишь внизу у причала англичане соорудили несколько бараков, где выдавали продовольствие.
Я был единственным штатским среди солдат и единственным немцем среди англичан. Поэтому меня повели в особый барак. Но тут выяснилось, что инструкция не предусматривала выдачу продовольствия таким, как я. Поэтому я не получил ничего. Унтер-офицер, с которым я ехал в одном купе и которому рассказал о своем положении, сумел получить для меня паек незадолго перед посадкой на английский пароход.
В Лондоне я снова жил у Колли Барклея, приемного сына Ванситтарта. Два раза в неделю я ездил в Уилтон-Парк и читал там лекции об ужасах гитлеровского режима. Работа была нетрудной и даже доставляла мне удовольствие, поскольку мои слушатели, как правило, были понятливыми людьми. Я рассказывал им о положении на родине, которую они не видели после капитуляции, и был откровенен с ними.
Муж Луизы Хит ежедневно звонил ей из Берлина. Межсоюзные переговоры о создании общегерманского Консультативного совета не продвигались вперед. Однажды пришло удручающее для меня сообщение, что они провалились. Я оказался в трагическом положении, ибо мне снова приходилось возвращаться в Киль.
Вскоре я получил письмо от Вальтера. Ему рассказали в Киле, что правительство уволило меня. Поскольку я об этом официально ничего не знал, то написал Штельцеру и попросил разъяснений. Кильское министерство внутренних дел в пятистрочном письме официально сообщило мне, что кабинет министров в Киле единогласно постановил уволить меня ввиду моего сомнительного прошлого. Это решение было принято ровно через четырнадцать, дней после моего отъезда, через две недели после того, как Штельцер передал мне документ о назначении пожизненным правительственным чиновником. [344]
Что было делать дальше? Я протестовал и просил дальнейших разъяснений. В то время еще не существовало административного суда, куда я мог бы пожаловаться. Киль молчал. В августе я поехал туда, остановился у Вальтера и лично явился к кильским господам. Штельцер был уже снят с поста премьер-министра и занимался в Любеке своими любимыми церковными делами. Он не считал себя виновным во всей этой истории. Мне он сказал только, что некоторые из моих бывших коллег по министерству иностранных дел, вернувшиеся теперь из лагерей для интернированных, сообщили правительству в Киле такое о моей деятельности в Голландии, что у кабинета возникло подозрение, не подослан ли я в канцелярию премьер-министра англичанами в качестве соглядатая. Мне пришлось вести переговоры с кильским министерством внутренних дел, которое отвечало за назначение и увольнение чиновников. Оно долго возилось с моим делом; наконец мне объявили, что все это недоразумение и что я снова буду восстановлен в правах старшего правительственного советника.