По пути в Германию
Шрифт:
Поляк тоже обратил внимание на эту нищету.
— Ужасно, — сказал он, — однако я не сочувствую им. Я еду домой и там не найду никого из родных. Они-то вот и сожгли мой дом и уничтожили всю семью.
После завтрака я стоял в коридоре вагона и смотрел в окно. Железнодорожный путь вился по Рурской равнине. Ужасно выглядели торчавшие руины железных конструкций в сером туманном воздухе. Из пустой оконной рамы четвертого этажа жилого дома свисала железная кровать с разорванным матрацем. Сожженные локомотивы и товарные поезда растянулись на запасных путях на многие километры. Куда ни глянь, везде развалины. Безрадостная картина бессмысленных разрушений!
Французский кондуктор, с которым я говорил вчера, подошел ко мне и начал рассматривать руины.
— Их хорошо угостили, этих бошей! — сказал кондуктор. Он подмигнул мне и прибавил: — Они это заслужили. [330]
Нашей конечной станцией был Бад Ойенхаузен, где размещалась штаб-квартира британской военной администрации. Палач Пирпойнт вежливо помог мне надеть пальто. После почти семилетнего отсутствия я снова вступил на немецкую землю.
Меня ждала машина, чтобы отвезти в гостиницу. Я начал искать свои чемоданы. Их не было на месте. Видимо, багажный вагон где-то отцепили. Вернее всего, его отцепили еще в Бельгии. Английский офицер с сожалением пожал плечами:
— Как ни прискорбно, но это происходит очень часто. В большинстве случаев вещи находятся, а иногда и нет.
Составили протокол. Тем дело и кончилось. Багажный вагон с моими вещами принадлежал к числу тех, которые не разыскались. Все, что я купил в Америке, чтобы привезти семье, да и вообще все, что у меня было, исчезло безвозвратно.
Я приехал в гостиницу в чем был, с небольшим чемоданчиком, в котором находились пара ботинок, пижама, немного белья и верхняя рубашка. Итак, я очутился в округе Релькирхен, в поместье, принадлежавшем Гансу Георгу фон Штудницу, которого я знал еще двадцать лет назад, когда был атташе в министерстве иностранных дел.
Штудниц, который был несколько моложе меня, в те годы стал журналистом. Будучи настоящим германским националистом, он сделал при нацистах блестящую карьеру. В конце войны он стал заместителем начальника отдела печати у Риббентропа в министерстве иностранных дел. Теперь он был где-то в лагере для интернированных. Его жена жила у одного крестьянина в деревне, и англичане даже не разрешали ей переступить порог ее конфискованного дома.
Хотя мне было немного неловко, так как я являлся гостем англичанина в ее комфортабельном доме, все же я нанес г-же фон Штудниц визит. Она очень обрадовалась моему рассказу о том, что из ее мебели уцелело и в каких комнатах. Судя по всему, там ничего не исчезло и все было в хорошем состоянии.
Я хотел как можно скорее выбраться отсюда. В Берлин я не мог поехать, а должен был найти работу в английской зоне. Уже через два дня я встретил свою дальнюю родственницу, которая случайно узнала, что мой брат Вальтер вернулся из Италии и теперь находится в Гольштейне. [331] Я знал Гольштейн сравнительно хорошо еще с тех времен, когда жил в Гамбурге. Знал я и гамбургский диалект. Обстоятельства складывались так, что я должен был ехать туда.
От англичан я узнал, что премьер-министром земли Гольштейн является некий д-р Теодор Штельцер. Я не знал его и поэтому просил связать меня с ним. Хотя Штельцер ни разу меня не видел, он назначил меня старшим правительственным советником в свою канцелярию в Киле. Я отправился со своим чемоданчиком в путь. Но сначала я разыскал брата Вальтера, который находился в поместье принца Филиппа Гессенского, недалеко от Лютенбурга, примерно в двадцати пяти километрах южнее Киля.
Вальтер онемел, когда неожиданно увидел меня в дверях:
— Вольфганг!
— Да, Вальтер, а я думал, что ты погиб в Италии.
Итак, мы оба были живы, и нам было о чем рассказать друг другу.
Более полугода Вальтера скрывала одна итальянская партизанская семья, и поэтому он не был доставлен в Германию как военнопленный. В аристократическом ольденбургском дамском пансионе он нашел свою жену и детей, которые бежали туда в апреле 1945 года. Счастливый случай помог ему быстро получить место. Теперь он был управляющим гольштейнскими имениями гессенского принца Филиппа, зятя короля Италии Виктора Эммануила и сына сестры последнего немецкого кайзера. Филипп Гессенский с давних пор был близким другом Германа Геринга и в последнее время занимал пост гаулейтера, а теперь, естественно, находился под арестом.
Вальтер жил в доме лесничего при поместье в двух комнатах, комфортабельно, хотя и безвкусно обставленных мебелью из княжеского замка. Я мог спокойно провести здесь несколько дней. От него я узнал подробности о жизни семьи после начала войны.
Немедленно после моего бегства гестапо учинило обыски и допросы. Однако никого не арестовали. Меня заочно присудили к смертной казни, а оба принадлежавших мне фольварка в Лааске были конфискованы. Поскольку Гебхард снял их в аренду, в хозяйстве ничего не изменилось.
Мать и Гебхард летом 1944 года были арестованы гестапо по какому-то доносу и заключены в тюрьму в Потсдаме. Однако моей сестре Армгард благодаря кое-каким ловким шагам в высоких сферах удалось добиться их освобождения еще до рождества.
Когда Красная Армия весной 1945 года вступила в Германию, то, кроме семьи Вальтера, никто не бежал. Гебхард, за которого ходатайствовал не только г-н Леви, но и другие жертвы фашистского режима, пользовавшиеся его помощью, был даже принят в Коммунистическую партию. После конфискации поместья ему разрешили жить в собственном доме в Путлиц-Бургхофе. После отчуждения поместья в Лааске Армгард, которая не являлась землевладелицей, получила земельный участок в тридцать моргенов{42}. Она жила с матерью в бывшем доме управляющего. Летом 1945 года Армгард неоднократно бывала в штабе английской военной администрации в Берлине и просила переслать на имя Ванситтарта письма для меня. Ей постоянно отказывали.
Ясно было, что им жилось несладко. Но я был рад, что они живы и что я могу связаться с ними. Вальтера я мог видеть теперь каждую неделю. Несколько английских сигарет — это было все, что я мог ему подарить.
Резиденция премьер-министра земли Шлезвиг-Гольштейн находилась в кильском замке. Как и весь город, замок был превращен в руины. В одном из уцелевших флигелей оборудовали несколько отделов. Во дворе построили два барака и там разместили канцелярии.
Доктор Штельцер принял меня с исключительной любезностью. Внешне и по существу он был ярко выраженным консерватором и верующим христианином, который мог служить образцом протестанта. Для работы мне были предоставлены письменный стол и стул в главном здании. Изредка мне передавали папку с бумагами для исполнения. Большей частью это были дела, которые мог исполнить средний чиновник. [333] Все это не отнимало у меня много времени. Гораздо чаще меня вызывали для выполнения функций переводчика, так как д-р Штельцер, получавший приказы от британской военной администрации, вряд ли знал хоть слово по-английски. Большей же частью я сидел без дела.