По сценарию мафии
Шрифт:
– Гарри, где ты пропадал?
– Красил, – усмехнулся Босх. – Требовалось помыться, переодеться, убрать краски.
По мере того как он приближался, перед ним открывалась картина преступления. Они оказались на крутом склоне над Голливудской чашей. Внизу располагался круглый летний театр, и именно оттуда доносилась музыка – в уик-энд на День труда закрывала сезон филармония Лос-Анджелеса. Восемнадцать тысяч слушателей сидели рядами на противоположной стороне каньона. Люди наслаждались приятным воскресным вечером.
– Господи, – произнес Босх.
К нему подошли
– Ну, что тут у вас?
– В багажнике труп, – ответила Райдер. – Белый мужчина. Огнестрельное ранение. Больше мы к нему не прикасались. Закрыли крышку и подключили всех, кого следует.
Босх повернулся к автомобилю, миновав старое кострище в середине поляны.
– С машиной закончили? – Он кивнул на «роллс-ройс».
– Осмотрели, – отозвался Эдгар. – Почти ничего. Лужица под днищем и, пожалуй, все. Давненько не приходилось видеть такого чистого места преступления.
Джерри Эдгара, как и остальных, вызвали из дома, и он был в синих джинсах и белой майке. На левой стороне к ткани был приколот значок со словами: «Полицейское управление Лос-Анджелеса. Отдел по раскрытию грабежей с убийствами». Он обогнал Босха, и тот прочитал на его спине слова: «Наш день начинается тогда, когда кончается ваш». Плотно облегающая белая майка составляла резкий контраст с его темной кожей, и под ней бугрился мускулами торс. Эдгар двигался к «роллс-ройсу» упругой походкой спортсмена. Шесть лет Босх работал с этим человеком, но вне службы они так и не сблизились. Босху впервые пришло в голову, что Эдгар, наверное, спортсмен и регулярно тренируется.
Странно было видеть его в майке, а не в превосходно сидящем нордстромовском костюме. Босх решил, что разгадал трюк – неформальная одежда гарантировала, что ему не поручат самое неприятное из всех дел – оповещать ближайших родственников о смерти.
Подходя к «роллс-ройсу», они невольно замедлили шаги, словно машина распространяла вокруг себя заразу. Автомобиль стоял багажником к югу и был виден с верхних уровней Голливудской чаши. Босх снова оценил ситуацию.
– Ты намерен извлекать этого типа на виду у тех, кто потягивает вино и наслаждается ужином? Представляешь, как развопится вечером телевидение?
– Нет, оставляем на твое усмотрение, Гарри, – улыбнулся Эдгар, подмигнул и добавил: – Ведь ты – наш третий.
– Как же, как же, – хмыкнул Босх. – Третий, не кто-нибудь.
Босх никак не мог привыкнуть к тому, что его назначили старшим группы. Миновало почти восемнадцать месяцев с тех пор, как он официально расследовал тяжкие преступления. А о том, чтобы командовать людьми, и говорить нечего. В январе он вернулся из вынужденного отпуска, в который был отправлен в связи с нервным срывом, и его определили в отдел ограблений. Лейтенант Грейс Биллетс объяснила, что таким образом ему будет легче втянуться в работу. Однако Босх понимал: это ложь, – но безропотно принял понижение. Знал, что еще понадобится.
Восемь месяцев он перекладывал бумажки, иногда производил аресты воришек, а затем его вызвали к начальству в кабинет, и Биллетс заявила, что намерена заняться перестановками. Показатели в отделе
Первая часть плана состояла в том, что с первого сентября Босха возвращают на прежнее место, а в ту дыру, то есть в отдел ограблений, где он в последнее время служил, переводят некоего детектива Селби. Тот здесь совершенно не тянул. Сюда же Биллетс перетащила способную молодую сотрудницу, с которой работала в управлении Пасифик. Но самое радикальное заключалось в том, что она собралась нарушить традиционное разделение детективов на пары. Теперь девять детективов голливудского отделения были разбиты на тройки, каждую возглавлял детектив третьего класса. Босх стал этим третьим и начальником первой группы.
Основания для подобных перемен казались вескими – по крайней мере на бумаге. Большинство тяжких преступлений раскрываются в течение сорока восьми часов после совершения либо вообще остаются нераскрытыми. Биллетс намеревалась повысить раскрываемость и бросала на каждое дело много людей. Хуже для девятерых детективов обстояло дело с другим. Раньше в отделе работали четыре команды напарников и на каждую приходилась четверть всей нагрузки. Теперь же тройкам требовалось браться за каждое третье расследование. Больше дел, больше работы, больше времени в суде, сверхурочных часов и нервного напряжения. Положительным во всем этом была лишь сверхурочная оплата. Но Биллетс не считалась с жалобами подчиненных и, понятно, быстро заработала соответствующее прозвище – Упертая.
– Кто-нибудь сообщил Упертой? – спросил Босх.
– Я ей звонила, – ответила Райдер. – Она уехала на уик-энд в Санта-Барбару, но оставила дежурному номер телефона. Биллетс сразу направилась обратно, но будет в дороге еще не менее полутора часов. Сказала, что сначала ей придется завезти домой своего муженька, а затем, наверное, покатит в контору.
Босх кивнул, подошел к машине и тут же почувствовал запах, едва различимый, но вполне явственный. Его не спутаешь ни с чем. Босх поставил кейс на землю, открыл и вынул из картонной упаковки перчатки из латекса.
– Давайте посмотрим, – проговорил он, натягивая перчатки. Он всегда терпеть не мог ощущение этой тонкой пленки на руках. – Подходите ближе. Пусть люди в Голливудской чаше наслаждаются только тем зрелищем, за которое заплатили.
– Да уж, картина не из приятных, – заметил Эдгар.
Они втроем встали у багажника и загородили его от зрителей, пришедших на концерт. Но Босх не сомневался: в Голливудской чаше найдется человек с полевым биноклем и заметит все, что творится у «роллс-ройса». Ничего не поделаешь – Лос-Анджелес есть Лос-Анджелес.