По следам героев
Шрифт:
Фашисты ждали недолго. Вмиг зашевелились их серые каски. Дать бы по ним! Нет, ещё рано. Вот ползут. Храбрыми стали…
— Русь, сдавайсь! Русь…
В ответ полетели гранаты.
А вот и наши. Пулемёт Искандера помог им переправиться, «максим» сделал своё дело. Бьёт пушка. Это, Наверное, Габит подоспел. И родное «ура» слышится. Сейчас, сейчас…
Но почему так темно в глазах и прицел двоится? Немцы бегут вверх ногами? Стрелять, стрелять! Искандер склонился головой на прицел. А пулемёт стрелял!!!
…Тело героя искали недолго. Его нашли сразу. По трупам фашистов и перепаханной минами земле. Пулемётчик полулежал с открытыми глазами и продолжал судорожно давить на гашетку…
На высоком берегу Днепра выкопали братскую могилу. Командир полка подполковник Кусимов сказал:
— Тяжёлые утраты мы понесли. Но они не напрасны. Наши люди пожертвовали своими жизнями ради свободы и жизни своих матерей, детей, жён, ради своей Родины! Мы их не забудем!
И Родина не забыла Искандера Садыковича Даутова — пулемётчика 58-го гвардейского кавалерийского полка. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Подвиг солдата
Февральская стужа пробирает до костей. Хорошо ещё, что нет ветра, иначе не хитро и окоченеть. На передовой мёртвая тишина. Старые, стреляные солдаты знают: немец не любит утруждать себя с раннего утра. Нашим приказано до поры до времени не нарушать тишины, ждать сигнала. Поэтому большинство солдат в блиндажах, в окопах только те, кому там положено быть на данный момент. Кто бреется или пишет письма, кто осматривает и чистит оружие. Хотя в блиндажах и довольно шумно, однако никто никому не мешает.
Принесли завтрак. Когда термосы с горячей кашей опустели, стало ещё шумнее. Посыпались шутки, рассказы, истории — что с кем приключилось. Один из бойцов достал из походного мешка неразлучную подругу — звонкоголосую двухрядку. Полилась песня. Сначала робко, потом всё громче, увереннее. И слышались в этой песне удаль русская, силушка народная и тоска-кручина по родным краям. Пели все — кто умел и не умел. Даже молодые, ещё безусые пареньки, которые прибыли недавно с пополнением и, может быть, сейчас дожидались своего первого боя. Командир пулемётного расчёта старший сержант Хатиф Хасанов — стройный красивый парень, — пока звучала музыка, сидел в углу блиндажа, подперев ладонью подбородок. В его обычно живых, шаловливых глазах не было привычного блеска. Он ушёл куда-то мыслями. Но вот песня кончилась.
— Гриша, дай-ка мне…
Что старший сержант умеет играть на гармони, бойцы не знали. Поэтому все, не скрывая любопытства, подались ближе.
Хатиф заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Играл по-своему. Вальс звучал необычно: как-то томно, нежно. Первым это почувствовал владелец гармони Гриша.
— Интересно звучит, — сказал он. — Как будто впервые слышу. Где это так играют, товарищ старший сержант? В Татарии?
— Нет. Во Владивостоке. До войны я там жил. Оттуда и на фронт…
— А в Казани вам доводилось бывать?
— Само собой. Я там стрелочником работал. На железной дороге.
Посыпались вопросы, что за город — Казань, как выглядит университет, в котором учился Ленин, вообще какая там жизнь. В конце, словно выражая общее желание, гармонист Гриша попросил:
— Сыграйте что-нибудь по-татарски, товарищ старший сержант.
Хатиф улыбнулся. Глаза, только что подёрнутые грустинкой, вспыхнули задором. Пальцы быстро пробежались по белым пуговицам, взяли аккорд — и грянул светлый, жизнерадостный марш. Он заставил приподняться даже тех, кто во время вальса, раскинувшись на лежанке, равнодушно тянул махорку.
— Я где-то вроде слышал этот марш, товарищ старший сержант, — снова сказал Гриша.
— Этот марш, браток, звучал в Москве, на Красной площади. Это знаменитый «Марш Красной Армии» Салиха Сайдашева.
Старший сержант хотел сказать ещё что-то, наверное, про композитора Сайдашева, но в это время распахнулась дверь и в блиндаж вместе с клубами морозного воздуха ввалился солдат, находившийся в дозоре. Он поводил взглядом по сторонам, отыскивая кого-то, увидел Хасанова и быстро протискался к нему. Сиплым шёпотом проговорил:
— Фрицы на нас репродуктор нацелили. Красную Армию ругают. Дать бы им по черепушке!..
— Нельзя.
— Так ведь зло берёт! Это значит, они меня с навозом смешивают!
— Что зло берёт, это хорошо, В бою злость очень даже пригодится. Потерпи немного. Вот когда поднимемся, покажем немцу, какова она, наша Красная Армия!
Со всех сторон раздалось:
— Да скорей бы уж!
— И то верно: отсиживаемся тут, словно кроты в норах.
— Неужто День Красной Армии ничем не отметим?!
Хатиф успокоил бойцов, вышел из блиндажа. Действительно, на позициях фашистов надрывался мощный громкоговоритель. В гулкой тишине слышалось почти каждое слово. Хасанов прислушался. Хмыкнул.
Немцы, воспользовавшись затишьем, решили подвергнуть моральной обработке наших солдат, находящихся в обороне. Диктор, коверкая русскую речь, самодовольно разглагольствовал о том, что основные силы Красной Армии уничтожены, что Великая Германия, руководимая мудрым гением фюрера, скоро одержит победу. Говорил он долго и всё в таком же духе. Однако слова, которыми закончилась передача, заставили старшего сержанта насторожиться. Диктор предлагал храбрым, русским «зольдатам» сдаваться, так как их 24-я стрелковая бригада окружена.
Хасанов приказал дозору продолжать наблюдение, сам же извилистой траншеей направился к командиру роты старшему лейтенанту Козлову. Хатиф являлся секретарём ротной парторганизации. Ему как парторгу нужно было рассказать командиру о настроении личного состава, поговорить и о сегодняшней радиопровокации гитлеровцев. Что это? Очередное враньё или же… Вообще-то фашисты мастаки выдавать желаемое за действительное. Сколько раз они орали на весь мир о взятии Москвы, падении Ленинграда. А Москва и Ленинград не пали! Мало того, под Москвой фрицы так получили по зубам, что бежали целых триста километров без оглядки. То было ещё в сорок первом. А теперь сорок третий! И Красная Армия начала гнать фашистские захватчиков с родной земли. Вот-вот и их стрелковая бригада должна двинуться вперёд. Всё говорит за это. Взять хотя бы руководство по преодолению водных преград, которое Генштаб разослал во все части и соединения. Разве это не признак скорого наступления? Командиры и бойцы, можно сказать, вызубрили руководство наизусть. Каждый чувствует: решительное наступление не за горами и с нетерпением ждёт его. Во всех подразделениях идут политбеседы. И все они сводятся к одному: «Битва за Днепр — это битва за Киев! Освобождение Киева и братской Украины — наш священный долг».