По следам героев
Шрифт:
В эти дни парторг Хасанов забыл о сне и отдыхе. Он бывал во взводах и отделениях, разговаривал с людьми, рассказывал о положении на фронтах, интересовался настроением. За открытый характер, готовность в случае нужды прийти каждому на помощь, умение подбодрить в трудную минуту солдатской шуткой его любили в роте. Поэтому в каждом окопе, блиндаже он был желанным человеком. Люди тянулись к нему и охотно его слушали. Хасанова хватало на всё: только на днепровском плацдарме он обучил стрельбе из пулемёта семнадцать бойцов, семь человек подготовил к вступлению в партию.
Хатифу не удалось дойти до командира роты: ударила немецкая артиллерия. Продолжавшийся полчаса артналёт неузнаваемо изменил переднюю линию. Сверкавшая белизной ещё нетронутого, накануне выпавшего снега, она сейчас была обезображена черными ямами воронок. Висел едкий пороховой дым, тут и там валялись вывернутые с корнем деревья, нелепо торчали перекорёженные снарядами стволы.
Батальону было приказано сменить позицию и готовиться к бою в районе деревни Толкачёвка.
Занимался рассвет 19 февраля 1943 года. В это утро бойцам стало известно: они находятся в окружении. Немцы на этот раз не врали.
Рота старшего лейтенанта Козлова оказалась слева от деревни, на небольшом взгорке. Окопы коммунистов и комсомольцев были впереди. Каждый понимал: бой предстоит жестокий.
Парторг Хасанов вместе с командиром роты обошёл все окопы. Они поговорили с бойцами, проверили огневые точки. Свой расчёт, по совету старшего лейтенанта, Хатиф выдвинул на левый фланг роты, чтобы веста по атакующим отсечный огонь.
Вражеской атаки долго ждать не пришлось. После непродолжительного артиллерийского и миномётного обстрела появились танки, за ними двигалась пехота. Хатиф насчитал тридцать шесть средних танков.
Последовала команда:
— Танки пропустить! Отсекать пехоту!
Бронированные машины с крестами на боках, минуя взгорок, вошли в лощину, лежавшую перед деревней. И тут, как и было задумано, их встретила противотанковая батарея. Одновременно по пехоте, отставшей от танков, из всех стволов ударила рота Козлова. Немцы смешались, стали отходить. Находившийся в засаде пулемётный расчёт Хасанова до этой минуты не вступал в дело. Когда же немцы побежали, «максим» Хатифа начал косить их фланговым огнём. Фрицев полегло много.
Атака была отбита, но не надолго. Опять завыли снаряды, загрохотали взрывы. Артподготовка на этот раз была не в пример первой: немцы обрабатывали позиции батальона намного усерднее. Потом опять пошла пехота.
Хасанов переглянулся со своим вторым номером.
— Пожалуй, не меньше полка прёт?
— Если не больше…
Хатиф крепче сжал рукоятки пулемёта. С виду он казался совершенно спокойным, лишь лихорадочный блеск глаз выдавал волнение, которое всегда охватывало его перед боем. И ещё гулко-гулко билось сердце.
— По немецким захватчикам — огонь!
Пулемёт задрожал, забился в руках. Хатиф со злостью отмечал, как падают немцы — то ли убитые, то ли спасаясь от пуль. «Давай, «максим»! Молодец!» Вдруг пулемёт вздыбился — на Хатифа обрушилась земля. Он отряхнулся. Повезло! Ещё бы чуть-чуть — хана. Только по голове словно заехало оглоблей, в глазах всё плывёт — и ни звука… И немцы… Они идут как в немом кино.
— Чёрта лысого! Не пройдёте! — во весь голос крикнул Хатиф и не услышал собственного голоса. Не растерявшись, схватился за гранаты. Он не помнит, сколько бросил их — наверное, всё. Только знает— немцы не прошли…
Не один трудный бой вынес старший сержант Хатиф Хасанов, освобождая украинские деревни, сёла, города. Заслужил награды — орден Красной Звезды, медаль «За отвагу». Каждая награда была по-своему памятна и трудна: на войне лёгких побед не бывает.
Приближалась осень. Начали менять цвет деревья. В мирное время эти украинские сёла гремели бы уборкой, заполняя всё кругом стрекотом жаток и комбайнов. А сейчас тут не до этого — идут бои.
10 августа батальон, которому была придана пулемётная рота Хатифа, получил приказ овладеть деревней Нехаевкой.
Случилось так, что по какой-то причине, известной одной войне (то ли устарели данные разведки, то ли что-то недосчитал штаб полка, а вернее всего, все расчёты перепутал враг), бой за деревню из атаки обернулся обороной. Причём враг наступал плотным кольцом: видимо, подоспели резервы.
…Хатиф огляделся. Нужно было не мешкая выбирать новую позицию. Это — то единственное, что ещё могло спасти положение. А место пологое — никакого прикрытия. Ему повезло: куст и сразу за ним большая воронка. Значит, не надо окапываться, а главное, на дне была вода — «максим» не умрёт от жажды. Патронов в достатке, позиция тоже вроде бы неплохая. Держаться можно!
По своему обыкновению Хасанов подпустил фрицев на близкое расстояние и только потом ударил по серо-зелёным фигурам, пляшущим на прицеле.
— Ага, сволочи, положил я вас! Ну-ну, полежите!
Хатиф слышал, как унтер или офицер орал: «Форвертс, форвертс!»
Цепь поднималась три раза, и все три раза «максим» Хатифа укладывал её, пока она не отползла назад. Воронка была полна стреляных гильз. Пулемёт раскалился. Хатиф, пользуясь передышкой, зачерпнул каской воды и залил в кожух пулемёта. Потом зачерпнул ещё и ополоснул лицо. Ему показалось, что щёки зашипели не меньше, чем ствол «максима».
Ударил миномёт. «Решили выкурить», — подумал Хатиф.
Мины шлёпались справа, слева. Вот одна упала совсем рядом. Пыль с каски посыпалась за ворот. «В баню бы, соскрести грязь, её на спине уж, наверное, с палец, — подумал Хатиф. И сам себе возразил: — Погоди, сейчас тебе немцы устроят баню!»
Пулемёт снова затрясся, освобождаясь от земли, набросанной минами, и стрелял до тех пор, пока хватило патронов. Потом, как и в бою у Толкачевки, в ход пошли гранаты…
Очнулся Хатиф, чувствуя, что захлёбывается: на него лили воду. Открыл глаза: над ним стоит немецкий солдат с ведром.