По следам Грааля
Шрифт:
[2] Имеется ввиду Святой Престол. Четырёхугольный освященный стол, который располагается в центре Алтаря. На нём обычно размещают крест, Евангеле и другие религиозные предметы.
???
Церковное песнопение, лившееся в эти стены, словно через рупор, отвлекало от творящегося за дверью. Я тряхнул головой, будто пытался избавиться от лишних шумов, мешающих определять направление. Но выходило плохо. Протяжные строчки обволакивали тело, ложились зудом на кожу и тёрлись об неё, подобно обманчиво ласковой кошке. Внутри черепушки сидел человек с отбойным молотком и стучал. Стучал. Стучал. Умудрённые опытом ведуны называли это молельной комой. Смещая бусины розария, инквизитор читал особую молитву, считая, что так погружает врага в бессознательное состояние. Но уж лучше бы и впрямь терять сознание. Ведь на самом деле ведьмака отправляют на растерзание кошмарам. В эти мгновения вспоминается что-то, что происходило на самом деле. Что-то было всего лишь плодом манипуляций, отвратительными галлюцинациями, навязанными извне.
Казалось прошла целая вечность, как я начал бороться с мором. Затылок тянуло вниз. Хотелось прислониться к чему-нибудь и перестать удерживать эту тяжесть навесу. До сих пор я не попадался. Никогда. Даже будучи у края пропасти — ускользал. Всему виной старость?
«Чувства», — нараспев промурлыкали рядом с ухом.
Пропахшие рыбой пальцы сомкнулись на шее. Я царапал ледяную ладонь, но существо, напоминавшее безобразную женщину, продолжало душить меня. Из приоткрытого рта проглянули гнилые зубы. Ими она (оно?) жевала синие разбухшие губы, напевающие что-то и утаскивающие на дно.
Силы растворялись в зловещей морской пучине. Щёку обожгли горячие слёзы, однако не мои. Существо заходилось в зловещем смехе, но при этом горько рыдало. Зеленое лицо, поросшее гнойными наростами, начало меняться. Кожа становилась светлой-светлой, стеклянные глаза наливались синевой, а мертвецкие губы расплывались в мягкой чувственной улыбке.
Воздух ударил в лёгкие, как волна, обрушивается на скалы. Кошмарная женщина исчезла и передо мной на коленях оказалась ведьма. Её слёзы поразили ничуть не меньше, чем когда я увидел их в первый раз. Рука потянулась к Софье, но повисла безвольной тряпкой. Ведьма плакала всё сильнее. На какой-то миг мне и самому показалось, что я делаю это вместе с ней.
Исчезни я из этого мира, стал бы кто-нибудь оплакивать «потерю»? Должно быть, Стэнли поддался бы печали. Вероятно и Софья могла поскорбеть вместе с ним: уж слишком мягкое у неё сердце. Говорят, если прожить до конца дней и не обрести людей, которые проронят ради тебя слёзы — жизнь прошла в пустую. Но уж лучше так, чем заставлять Софью или Стэнли плакать из-за такого как я.
Ноги свело судорогой, и я зажмурился. А когда открыл глаза, то больше не находился в комнате, наполненной опасной смесью из молитв и дыма.
???
Синие шторы неизменно задёрнуты. Унылый полумрак окутал каждый уголок комнаты и накинул покрывало, сотканное из печали и серости на плечи детей и двух женщин. На лице мамы отразился страх, и Вивьен упивалась этим.
Маленький Ренард переводил взгляд с разбитой вазы то на меня, то на мать.
—Змеёныш, — процедила она, обращаясь вовсе не к сыну.
—Н-но, мама, это я… — Ренард попытался прояснить ситуацию, но робкая попытка пролетела мимо внимания женщины.
—Молчи! Разве не видишь? Он портит всё, к чему прикасается. Он и тебя испортил, Аннет.
Слова точно иглы, вонзались в грудь, но мама не возражала против них. Молчал и я. Она лишь взяла савок в руки и принялась осторожно собирать осколки.
—Её можно починить, — тихо произнесла мама, вздрагивая, когда Вивьен громко расхохоталась.
—Починить?
—Она ведь нравилась тебе.
—Как мне может нравиться порченная ваза? Ненужной вещи самое место на свалке.
Стёкла позвякивали, ударяясь о металлическую поверхность совка. С каждым звоном меня мутило сильнее. Убрав всё до единого, мама вышла из комнаты. Вивьен подкурила очередной мундштук. Вместе с клубами она выдохнула и яд.
—Запомни этот момент. То же бывает и с людьми. Когда-нибудь она поймет, что её сын бесполезен. И вышвырнет тебя.
???
В плотном мраке дышать всегда было невыносимо. Он давит на тебя и давит, опускается грузом на плечи. Лишь лицо, подсвеченное тусклым светом торшера, спасало в такие моменты. Блики позволяли рассмотреть точёный подбородок и изящный тонкий нос. Я считал маму красивой, но пустой. Словно ТОТ человек высосал из неё всё светлое, всю любовь, в которой маленький я так нуждался.Однако какая-то часть меня всегда знала, что она никогда не подарит эмоций, способных вскружить голову. Будучи нерожденным я уже стал тем, кто продолжит тянуть из неё жизнь.
Раньше каждый день меня прожигало желание доказать, что я не ошибка, что необязательно кидать в мою стороны взгляды, наполненные вынужденной заботой. Но ребенок, сидящий на полу и вцепившийся в подол женской юбки, демонстрировал, что ничего не изменилось. Одиночество как таково не пугало. Можно жить одному, ходить в кино или кафе, но знать: где-то в этом безумном мире есть человек, который изредка вспоминает о тебе. А когда нет даже этого, ты превращаешься в мусор. Никому ненужный и бесполезный.
Сломленные просьбы моей копии разрывали перепонки:
«Не бросай меня, мама!»
«Я стану полезным, вот увидишь!»
«Мама?»
«Мама…»
???
—Мама! — словно со стороны раздался собственный крик. Благовония обожгли связки. Я зашёлся в кашле, ощущая как дрожь всё ещё расползалась по ногам. Обливаясь потом и жадно глотая воздух, я начал царапать горло.
—Перестань, — мягко произнёс кто-то.
Запах яблок отрезвил. Послевкусие кошмаров всё ещё пыталось затянуть обратно, и я попытался ухватиться за тот единственный оплот реальности, который у меня был.
Объятия вышли слишком резкими, слишком отчаянными, чтобы назвать их приятными. Но Софья не пыталась отстраниться, вновь и вновь она похлопывала по сгорбившейся спине, позволяя перебирать свои волосы. Даже в накуренной камере, сквозь пелену из высыхающих слёз, их цвет по-прежнему напоминал любимый крепкий напиток.
Яблоки и кофе: ведьма будто вобрала в себя то немногое, что радовало меня в этой жизни.
Постепенно мысли приходили в норму, заметив это, девушка отстранилась. На секунду в её глазах промелькнуло странное выражение, которое я так и не смог распознать. Как долго она здесь находилась? Что им удалось выпытать? Но куда важнее ответов было спасение.