По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Кешоков Рашид Пшемахович

— Кто ты?

— Мое имя — Шаниб. Но оно тебе не знакомо.

— Говори.

— Два горца не могут беседовать, разделенные железными воротами,— с затаенной обидой в голосе сказал Жунид.— И то, что должен я тебе сказать, не для других ушей.

Хозяин помолчал, видимо, что-то обдумывая.

— Откуда ты? — спросил он еще.

— Из Адыгеи. Аул Дейхаг — моя родина.

— Кого ты там знаешь?

— Хахана, да продлит аллах его дни...

Загремел засов, и перед Жунидом открылась калитка.

— Входи, будь гостем,— в голосе хозяина по-прежнему звучали нотки недоверия.

Комната,

куда Балан-Тулхи-Хан ввел Жунида, была про­сторна и богато убрана. Все стены — в дорогих коврах, на полу тоже ковры. В углу — тахта с несколькими подушками в бархатных чехлах. Посредине длинный стол, накрытый шелковой скатертью. В воздухе еще стояли запахи недавне­го пиршества, да и на полу Жунид заметил несколько кури­ных костей — хозяйка еще не успела навести порядок.

Едва Шукаев подумал об этом, как в кунацкую вошла сгорбленная седая женщина со слезящимися, пораженными глаукомой глазами и, не замечая го,стя, стоявшего сбоку, от дверей, обратилась к мулле:

— Позволь убрать здесь, Лялям. Балан-Тулхи-Хан резко повернулся и, едва сдерживая гнев, зашипел:

— Не видишь, старая?! Гость у меня! Ступай на кух­ню! — и метнул быстрый взгляд на Жунида. Тот сделал вид, что заинтересован затейливым рисунком ковра у себя под ногами.

Старуха сейчас же исчезла.

— Присядь,— сказал мулла.— Кажется, ты назвал себя Шанибом? Присядь, Шаниб. После долгого пути не грех дать отдых ногам. А твои ноговицы хранят еще пыль горных дорог...

Шукаев сел на тахту. Он все еще не мог опомниться от изумления. Старуха сказала: «Лялям...» Что это — случай­ность? Или...

— Что привело тебя ко мне, сын мой? — усевшись ря­дом, спросил мулла.— Так ты знаешь Хахана?

— Он мой добрый наставник и друг,— с уважением от­ветил Жунид.

— Я учился вместе с ним в Крымском Аль-Ахраме... [37]

— Эфенди,— мягко прервал Жунид.— Я назвал тебе имя Хахана недаром. Он послал меня к тебе. И вот залог того, что я говорю истинную правду...— Он полез за пазуху и достал вчетверо сложенный узорный платок.— Хахан шлет тебе свой поклон.

37

Духовная мусульманская академия.

Балан-Тулхи-Хан торопливо развернул платок и принялся его рассматривать. Жунид сидел, затаив дыхание.

Наконец, черты лица муллы прояснились, и он хитро по­смотрел на гостя.

— Что же ты не сказал сразу? Для друга Хахана, для человека, которому он доверил это,— мулла тряхнул плат­ком,— мой дом открыт и'днем и ночью. Гонзага! Эй, Гонзага, куда ты провалилась?!.

— Я здесь, господин мой,— появилась на пороге старуха.

— Накрой на стол. Подай лучшие кушанья для дорогого гостя из Адыгеи!

Жунид украдкой рассматривал Балан-Тулхи-Хана. Жест­кое волевое лицо, морщинистое и сухое. Губ почти нет со­всем, узкая щель маленького ехидного рта сомкнута. Нос круто выгнут и придает лицу хищное выражение большой нахохлившейся птицы. На голове — ни единого волоска: она блестит, как полированный шар неправильной формы, отра­жая тусклый свет керосиновой лампы.

Белые, как вата, брови муллы шевелились, когда он го­ворил, пронзительно-черные глаза в упор смотрели на собе­седника. Он часто поглаживал свою седую козлиную бородку.

—В наших местах плохо...— медленно начал Жунид, бо­ясь неосторожным словом все испортить.— Никому не дают покоя эти служители дьявола... Асфар Унароков убит в Кутском лесу, Тау...

—Я слышал,— насупился эфенди.— Ты знал Асфара?

—Ротмистр умер у меня на руках,— наполовину соврал Жунид.

—Да примет аллах его душу!

—Аминь, эфенди!

Гонзага принесла дымящееся блюдо с бараниной, миску чепалгашей [38] и кувшин араки [39] .

38

Чепалгаш (ингуш.) — пирожок с творогом и яйцом.

39

Арака (каб.) — самогон.

— Подкрепись, Шаниб,— предложил мулла.— И пове­дай, что привело тебя к нам.

Говорил Балан-Тулхи-Хан по-русски весьма чисто, но с сильным акцентом.

— У тебя уже были гости, эфенди,— полувопроситель­но сказал Шукаев.

— Сегодня в моем доме я принимал весь совет старей­шин аула и большого начальника,— с гордостью ответил Ба­лан-Тулхи-Хан.— Даже в молитве я упомянул его имя...— мулла помедлил.

Шукаев молчал, почтительно ожидая продолжения.

— ... Денгиз. Большой начальник... хитрый, как шайтан. Новая власть простила грехи абрекам, но велела вернуться в аулы и сложить оружие... Дюжина джигитов сегодня спус­тилась с гор. Их скакуны были здесь, у моей коновязи... Те­перь Азамат недосчитается двенадцати своих людей...— Пос­ледние слова он произнес со злорадством.— Выпьем, Шаниб!

Шукаев принял из рук эфенди граненый стакан с аракой и, дождавшись, пока выпьет хозяин, не морщась, опрокинул свой.

— Так чего же ты хочешь?

— Хахан просит возвратить жеребца в Адыгею,— вкрад­чиво сказал Жунид, не глядя на муллу.— От этого зависит спокойствие наших людей..

Балан-Тулхи-Хан побагровел. Рука его, державшая пус­той стакан, дрогнула.

— Азамат заплатит мне за него!.. Ох, заплатит... такой конь! Настоящий карабаир!.

Шукаев не подал вида, как взволновал его ответ эфен-ДИ. Итак, Денгизов не ошибся! Не зря он, Жунид, предпри­нял весь этот маскарад.

Балан-Тулхи-Хан действительно связан с Мамакаевым!

И знает о карабаире!

И, возможно, мулла не тот человек, за которого себя выдает.

Почему Гонзага назвала его «Лялям»?

Стоп. Не следует пороть горячку и торопиться. Чем мень­ше задавать вопросов, тем лучше. Балан-Тулхи-Хан и так все выболтает.

— Азамат — далеко, его не достанешь,— неопределенно сказал Жунид, обгладывая ребрышко.

— Ничего. Мы еще встретимся. Через два дня Азамат почистит подводы с товарами сельпо по дороге в Базоркино... До этого я скажу ему все... Он вернет мне коня, не посмеет не вернуть...