По следам Карабаира Кольцо старого шейха
Шрифт:
— Вперед! — крикнул Вадим Акимович.— И не оглядывайтесь — жмите во весь дух: мы не отстанем!..
Давно им обоим не приходилось так налегать на ноги. Сухопарый проводник дал ищейке волю и несся вслед за ней по улицам и задворкам с завидной скоростью. Друзьям оставалось только выжимать из себя все, на что они были спо- собны.
Собака на минуту задержалась возле старого деревянного сарая, наполовину загородившего узенький переулок, обнюхала его и юркнула в болтавшуюся на одной петле дверь.
Сарай, темный
На потолочных балках лежали широкие чинаровые доски, образуя чердак, занимавший лишь половину сарая.
Овчарка поджала хвост и, вскочив на штабель колотых поленьев, легко перепрыгнула на чердак. Привыкший к подобным положениям, проводник тотчас же полез за ней Вадим и Жунид не заставили себя ждать и тоже забрались на чердак, загромыхав обвалившимися дровами.
Длинный чердак, весь затянутый паутиной, был соединен с перекрытиями других хозяйственных построек, теперь заброшенных,— коровника и конюшни. Вообще, это был покинутый двор,— входя в сарай, Жунид заметил сбоку полуразвалившийся домик. В те времена на окраине любого кавказского города легко можно было наткнуться на разруху и запустение. Бежал за границу какой-нибудь толстосум или купец, удрал в леса, к Мамакаеву, отпрыск княжеского рода или просто абрек — заколоченные дом и другие надворные постройки ненадолго оставались в сохранности: мебель и все, что поценнее, растаскивали соседи, заборы и сараи разламывались на дрова.
В камышовой крышке коровника зияла дыра, в которую свободно мог протиснуться человек. Овчарка метнулась в нее, выскочив на невысокий кирпичный забор, отделявший двор от соседней улицы, ведущей к окраине города и железной дороге.
— Если ему удастся скрыться,— тяжело дыша, сказал Шукаев,— позор нам на весь Кавказ!
— Далеко не уйдет,— отозвался проводник, спрыгивая прямо в грязь.— Одно плохо: туман все гуще становится...
— В том-то и дело,— буркнул Дараев.
И снова — гонка. Ищейка, больше не останавливаясь, помчалась к вагонно-ремонтному заводу. Метрах в ста пятидесяти от проходной свернула влево, к полотну железной дороги, перемахнула через похилившиися штакетник и залаяла, остановившись в тупике, возле одинокого старого вагона.
— Он здесь,— уверенно сказал проводник.
— Я войду первым,— тоном, не допускающим возражений, заявил Жунид и, поднявшись на ступеньки, рванул дверь.
— Черт! Заперто! — Он полез в сумку и снова пустил в ход свою чудо-отмычку. Дверной замок резко щелкнул, и Жунид едва не упал вместе с дверью. Достав из кобуры наган, он осторожно ступил в тамбур, сделав Дараеву знак идти за ним
Они обшарили весь вагон, заглядывали под все лавки, но Тay словно сквозь землю провалился. Дараев обескураженно развел руками.
— Оборотень, а не человек! — вытирая со лба пот, сказал он.
Жунид не успел ответить. За окном вагона, густо покрытым слоем застарелой пыли, так, что сквозь стекло ничего нельзя было рассмотреть, тем более — в туман, раздался крик проводника и яростный лай собаки.
Следователи выскочили наружу.
Тау лежал на животе, лицом вниз.
Над ним, с револьвером в руке, наклонился проводник. Ищейка сидела тут же, дрожа от возбуждения. Лоснящаяся шерсть поднялась торчком на загривке.
— Дурака валяет,— ответил проводник на вопрос Шукаева.— Вроде бы он в обмороке. В вагонный люк забрался, паразит... Смотрю: ноги оттуда сползают, ну мы с Пиратом и заставили его растянуться на шпалах...
— Красавец-пес,— с невольным восхищением сказал Жунид, садясь на рельс.
— Знатная собака,— скромно улыбнулся проводник.— Как человек. Говорить только не умеет
Пес и вправду был хорош. Могучая широкая грудь с подпалинами, острая тонкая морда с двумя симметричными родинками по бокам и великолепными клыками. Глаза, темные и блестящие, ловили малейшее движение хозяина.
— Свяжи его, Вадим,— попросил Шукаев, кивнув в сторону задержанного. Допрашивать будем на месте, в вагоне. Вставайте, Рахман Бекбоев! Да не вздумайте шутки шутить! С Пиратом это опасно! Бросьте притворяться!
Тау медленно встал, стараясь не глядеть на собаку, и покорно вытянул руки за спиной, давая себя связать.
— Твоя взяла, начальник! — хрипло пробормотал он Угрюмая скуластая физиономия его была вся в потеках грязи.
Приступая к допросу, Жунид чувствовал, что он сам возбужден и взволнован не меньше Пирата, который все еще продолжал глухо ворчать в углу вагона.
Шутка ли: подходит конец двухмесячным поискам! Пойман одноухий Тау, постоянный сподвижник покойного Уна-рокова, а ныне — друг и советчик грозы ингушских коневодов, заклятого врага Советской власти Азамата Мамакаева!
— Приступим? — спросил Дараев.
— Да. Сейчас.
Жунид с нескрываемым любопытством оглядел Тау. Бритая иссиня-темная голова, монгольского типа загорелое лицо, грубое, но, безусловно, принадлежащее человеку
смелому до безрассудства. Ничего дегенеративного нет, если не считать скомканного обезображенного уха. Так что вряд ли прав Ломброзо в своем утверждении, что каждый преступник отмечен каиновой печатью, что задатки преступности заложены в самих биологических особенностях типа. Чепуха все это. Вор, бандит, взломщик, конокрад и убийца — порождение не биологическое, а социальное. И одень сейчас этого Рахмана получше, и сойдет он, пожалуй, за добропорядочного обывателя.
— Фамилия, имя?