По следам легенды
Шрифт:
– Нет в этих горах тишины, - ответил Фучик.
– В Закарпатье ежемесячно участвуют в рабочих демонстрациях по пятьдесят-шестьдесят тысяч человек... После тяжелейшего неурожая здесь нищета достигла предела. Безработица, болезни... Добавьте к этому политику насильственной колонизации и вы поймете, сколько отчаяния и гнева накопилось в Карпатах.
А там, куда они ехали с миссией солидарности, им готовили недобрую встречу. Повинуясь команде Будяка и его подручных, сброд на перроне кое-как выравнивал ряды. Полицейские
– Всыпьте красным, хлопцы, - бросали на ходу, - чтоб и носа к нам впредь не совали...
Мирослава уже на бегу торопливо сказала Олексе:
– Я к безработным... Они поймут...
Девушка вскочила в пролетку на привокзальной площади, крикнула извозчику:
– Быстрее к бирже!
– Не поеду, - хмуро сказал пожилой гуцул, - убьют вот те...
– указал он на вьющуюся на перроне толпу.
– Поедешь, коханый, - зло ответила Мирослава.
– Вот деньги, здесь хватит...
– Не-е, - замотал головой извозчик.
Мирослава в другой руке уже держала пистолет.
– Выбирай...
– Вьо-о!
– взмахнул батожком извозчик.
– И быстро чтобы!
Пролетка понеслась по узкой улице.
На бирже труда сидели, стояли, перебрасывались фразами сотни безработных. Хмурые, изможденные, они знали, что работы нет и скоро не будет, и пришли сюда скорее по привычке, чем в надежде на счастливый случай.
Пролетка с Мирославой влетела во двор биржи.
– Товарищи!..
– выкрикнула Мирослава. Она стояла в пролетке, на виду у всех. Безработные вяло подошли.
– Товарищи! К нам едут рабочие Чехии и Словакии, чтобы посмотреть, как мы бедствуем, и поддержать наши требования...
– ...Жаль, - сказал Олекса своим товарищам, - что поезда из Праги ходят точно по расписанию. Не успеет Мирослава.
Один из коммунистов, в форменной куртке и фуражке железнодорожника, начал пробиваться сквозь толпу к зданию вокзала. Он вошел в комнату дежурного:
– Видишь?
– указал в окно на снующих по перрону полупьяных людей.
– Никогда такого не было, - срывающимся голосом сказал дежурный по станции.
– Задержи пражский... Дай красный по линии...
– Не имею такого права!
– побледнел дежурный.
– С работы погонят, если не посадят, а у меня пятеро на шее, пять ртов голодных...
– Давай красный... От имени крайкома партии прошу... Кровь ведь здесь прольется! Весь сброд сюда сползся... И все жандармское воронье слетелось!
Дежурный, отчаянно махнув рукой, включил красный на семафорах.
А в кабинете начальника станции, где расположились полицейские чины, Бращак и его подручные, уже предвкушали скорую расправу с делегацией пражан. Полицейский полковник сказал одобрительно Бращаку:
– Неплохо поработал... Сколько людей вывел?
– Сотни две, не меньше.
–
– спросил громко, чуть ли не с воодушевлением.
– Здесь я!
– откликнулся Будяк.
– Готова депутация?
– Так точно!
– Значит, подходите к вагону с этими пражскими коммунистами и говорите: так, мол, и так, не желаем мы, народ, видеть вас, чешских колонизаторов, на своей земле. Убирайтесь! Во избежание несчастных случаев из вагона выходить не советуем. Ясно?
– Куда ж яснее!
– щерил редкие зубы в злорадной ухмылке Будяк.
– Только смотри мне, не перепутай чего, а то три шкуры спущу и солью присыплю! Дыхни!
– Так я трошки... для бодрости, - не испугался грозного тона Будяк.
– Лайдак!
– сплюнул в угол полковник.
– Выметайся на перрон.
– Что там происходит?
– неожиданно осипшим голосом спросил Бращак, выглянувший в окно.
Пражский поезд, выглянувший из-за поворота, споткнулся о красный свет семафора и замер, паровоз недовольно швырялся сизым паром.
– Что произошло?
– заволновались и коммунисты-пражане, окружив в тамбуре вагона Юлиуса Фучика.
– Не знаю, - ответил Фучик, - но, наверное, что-то серьезное, раз задержали скорый. Не всем здесь по вкусу наш приезд...
– Когда в этой стране будет порядок?
– ворчал солидный пассажир, обращаясь к своему соседу.
– У меня встреча с самим губернатором назначена.
– Земелькой или лесом интересуетесь?
– Изучаю конъюнктуру, - уклонился от ответа толстосум.
– Богатый край... Лес, земля, уголь, рабочие руки - за копейки... Благодать!
А на вокзале обстановка накалилась до предела. Олексу и его товарищей провокаторы окружили плотным кольцом, теснили от перрона, размахивали короткими дубинками. Побледневшая Сирена прижалась к Олексе.
– Забьют?
– спросила почему-то шепотом.
– Могут, - неопределенно проговорил Олекса. Он взглянул на часы задерживалась Мирослава с поддержкой.
– Олекса!
– взволнованно сказала Сирена.
– Если что случится, знай, я тебя очень люблю...
– Вот теперь ничего не случится, - улыбнулся Олекса.
– Мирослава успеет, она должна успеть!
Кое-где уже вспыхнули потасовки.
На бирже труда в это время шел быстрый митинг...
– Товарищи безработные!
– Мирославе изменила сдержанность, она страстно, горячо обращалась к толпе хмурых, потрепанных жизнью людей. Там, на вокзале, жандармы собрали всю городскую гниль, провокаторов и погромщиков, чтобы задушить правду о нашей жизни, о нашей с вами беде. Так неужели же допустим такое?
– Нам что до того?
– сказали из толпы.
– Ты нам работу дай! Какую угодно, но чтобы хоть на хлеб заработать!