По следу Жезла
Шрифт:
– Виталий… – я растерялась настолько, что сразу даже слов нужных подобрать не смогла. – Вы не правы. За эти полгода вы многого добились. Мы с вами ещё очень мало занимаемся, но и то уже заметны сдвиги. Нельзя бросать на полпути. Давайте позанимаемся ещё хотя бы полгода, и вы сами увидите, насколько всё изменится. Вы же так хотели петь!
Я пыталась поймать его взгляд, но Виталий старательно отводил глаза, то теребя пуговицу на пиджаке, то внимательно разглядывая шторы на окне.
– Нет. Я всё решил. Я – полный бездарь. Мне лучше заняться
– Хорошо, – расстроено согласилась я. – Но если вдруг передумаете, то приходите. Буду рада.
– Спасибо вам.
Он повернулся и пошёл к выходу.
– Виталий! – крикнула ему вслед.
Он остановился.
– Виталий, – повторила я. – То, что вы – бездарь… это вам жена сказала?
– Какая разница! – с досадой ответил он, не поворачиваясь, и вышел, хлопнув дверью.
Да уж… и кто меня за язык тянул? Мне-то что до того, кто его так «приласкал»? А жене просто денег стало жалко, которые муж «выбрасывает на ветер». Наверняка заявила что-нибудь типа «Лучше бы ты мне шубу купил». Или – «на машину копил», или ещё на что-нибудь, что в хозяйстве пригодится. А вокал – кому он нужен. Из него шубу не сошьёшь…
Почувствовала, что сейчас разревусь и, резко развернувшись, пошла к чайнику. Весь внезапно освободившийся час я пила чай, тупо жуя конфеты и мрачно размышляя о несовершенстве мира. Было очень жаль и Виталия, которому пришлось распроститься со своей мечтой, и своих усилий. Да и заниматься с ним мне нравилось намного больше, чем с умницами-разумницами, и без меня неплохо поющими, потому что он бросал мне вызов своей, как он сказал, бездарностью. Вызов моим преподавательским способностям, моим умениям, моим амбициям. И это было здорово и наполняло наши занятия каким-то особым смыслом.
А теперь этого смысла не будет…
Я снова подлила себе чаю и вдруг почувствовала, что, если сделаю ещё хоть глоток, то попросту лопну. Погрузившись в свои грустные размышления, я, незаметно для себя, выпила почти весь чайник и машинально съела всё печенье. Надо взбодриться: впереди – ещё два занятия.
Я встала и начала убирать со стола.
И тут на меня свалился очередной сюрприз.
Дверь распахнулась и на пороге выросла «мадам Брошкина» – Анжела Владиславовна, мама десятилетнего мальчика, который недавно начал ко мне ходить на эстрадный вокал. Мама мечтала сделать из него великого артиста, а мальчику, как говорится, медведь на ухо наступил: он все песни проговаривал на одном звуке ровными длительностями.
Прослушав мальчика при первом их появлении в студии, я сразу сказала маме, что на быстрый результат рассчитывать нельзя, что предстоит длительная работа по развитию музыкального слуха и чувства ритма. Что у мальчика совершенно нет координации между голосом и слухом, и за пару занятий её не разовьёшь. Что надо приготовиться к планомерной и длительной работе.
Мама кивала, соглашалась, говорила: «Да, да, я понимаю», а в конце спросила:
– У Петеньки в школе через две недели песенный фестиваль. Вы успеете к нему какую-нибудь песню разучить?
И я поняла, что зря сотрясала воздух пламенными речами.
Конечно, от подготовки выступления я сразу и наотрез отказалась. Мама, поджав губы, качнула головой:
– А мне вас как хорошего специалиста рекомендовали.
– Я – хороший специалист, – без лишней скромности согласилась я. – Но даже гениальный педагог не сможет за две недели развить ребёнку слух. Вот к концу года, может, что-то уже и получится. И то при условии, что вы занятия пропускать не будете. А пока – нет.
Мама ушла, недовольно бурча под нос что-то о современных педагогах.
Присутствовавшая при этой сцене Катя качнула головой:
– Помяни моё слово: ты с этой мадам Брошкиной ещё намучаешься.
– Да, – вздохнула я. – Мадам – та ещё штучка.
Так, с лёгкой руки Екатерины, Анжела Владиславовна и превратилась в «мадам Брошкину».
И вот эта мадам стояла передо мной, пылая негодованием. Даже не поздоровавшись, она разразилась длинной тирадой:
– Как вам не стыдно! Только зря деньги дерёте! Учить не умеете, а туда же – педагогом себя считаете!
«Педагогом» в её устах прозвучало как презрительное ругательство.
Я опять растерялась: да что ж за день-то такой! Какой фигой сегодня звёзды выстроились?! Пытаясь сохранять спокойствие, вежливо спросила:
– А что, собственно, случилось, Анжела Владиславовна? И где Петя?
– Петя больше к вам ходить не будет! Вы учить совершенно не умеете! Мы ходим к вам уже почти два месяца, а Петя до сих пор петь не научился!
– Анжела Владиславовна, когда вы в первый раз пришли ко мне, я вам сразу сказала, что быстрого результата ждать нельзя, что потребуется…
Но договорить мне не дали.
– Два месяца – это уже большой срок. Вот Петина подруга Машенька всего месяц занимается, а уже на школьном концерте выступила. А Петю не взяли, сказали, плохо поёт. За что я вам деньги плачу?! Я сегодня была у знающего человека, он сказал, что таких специалистов, как вы, от детей поганой метлой гнать надо!
У меня затряслись руки.
– Знаете что…
– Я-то знаю! А вот вам не поздоровится! Я в Министерство культуры пойду! Вас лицензии лишат за профнепригодность! Я в суд подам! Вы мне все деньги вернёте, до копеечки! Шарлатанка!
И мадам Брошкина, пылая благородным гневом, гордо вынесла свои телеса за дверь.
– При чём здесь Министерство культуры? – только и смогла пробормотать я, глядя на захлопнувшуюся дверь.