По Старой Смоленской дороге
Шрифт:
Родник бил у восточного подножия холма, но дорога туда просматривалась, и иной раз фашисты начинали стрелять по водовозу из минометов, так что трусоватый Батраков ездил той дорогой только ночью, а днем приставал ко всем с просьбами экономить воду.
Каширин успел сделать за ночь несколько рейсов к роднику, перед рассветом собрался туда еще раз.
— Слезай с бочки, Григорий Иванович, — сказал Брагинец. — Хватит на сегодня, слезай. У меня еще со вчерашнего дня полный бак.
Каширин только подобрал
— Куда ее такую, вчерашнюю? Разве на стирку? Лучше я тебе свежей воды привезу, про запас.
— А обратно? Рассвет теперь торопливый.
— Пусть! — сказал Каширин и при этом лукаво подмигнул, хотя Брагинец в полутьме не мог ничего увидеть. — Не много фрицы против солнышка заметят. В это время их наблюдатели — как слепые котята. Дорога-то моя оттуда — прямо на восток!
Брагинец недоверчиво покачал головой, но спорить не стал: упрямство Каширина было всем известно.
Новый водовоз отрыл для бочки окоп на восточном склоне холма. Он подъезжал к роднику, набирал воду, потом заводил свою кобылу Осечку в укрытие, как в стойло, а сам лез наверх в траншею к стрелкам.
Траншея тянулась крутой дугой чуть пониже гребня холма. Каширин, приняв по возможности бравый вид и стараясь не прихрамывать, торопливо проходил в северный конец траншеи.
— Григорию Ивановичу — наше нижайшее! — неизменно приветствовал его старый знакомый, взводный Жарков. — Какие новости? Чего там сообщает агентство Рейтер?
— Да так, сообщает разное…
— Может, мы какое-нибудь опровержение послали? Дескать, в осведомленных кругах сообщают и так далее…
— Что-то не слыхал.
— Может, опять какому-нибудь господину послу ноту вручили? Дескать, примите уверения и так далее…
— Что-то не помню.
— Ты за этим делом следи! Теперь ты у нас наподобие «Последних известий». А то сюда в траншею радио не доходит.
Взводный Жарков любил почесать язык даже в бою, а после того как добрался со своим взводом до границ Восточной Пруссии, особенно охотно беседовал о международном положении.
При других обстоятельствах Каширин даже не стал бы ему отвечать. Но взводный каждое утро выделял ему наблюдателя, и поневоле приходилось вежливо поддерживать разговор.
Каширин устраивался в траншее так, чтобы солнце вставало прямо за его спиной. Фашисты в час восхода сменяли караулы и завтракали. Они сновали по ходу сообщения пригнувшись, но нередко то тут, то там показывалась на мгновение голова в пилотке.
«Уже по своей земле бегают пригнувшись!» — подумал Каширин с веселым злорадством.
Он долго наблюдал за небольшой копной соломы на том берегу Шешупы, левее пограничного столба. Ну какой крестьянин оставит копенку, когда рядом высится большая копна?
Два дня Каширин присматривался, на третье утро решил
Редко в какое солнечное утро Каширин уходил из траншеи без добычи.
Он успевал проскочить со своей бочкой обратно, пока солнце стояло невысоко над горизонтом и прятало водовоза в косых слепящих лучах.
Каширин приезжал на кухню, распрягал Осечку и тотчас же начинал разбирать и чистить винтовку.
За этим занятием и застал его майор Жерновой.
— Ну и плут же ты, Каширин! — сказал майор, стараясь казаться сердитым. — Просился в водовозы, а ходишь в снайперах?
Григорий Иванович вскочил, вытянулся, а потом принялся молча вытирать ветошью руки, все в оружейном масле.
— Восемнадцать фрицев за месяц — это не фунт изюму! Ты, Григорий Иванович, прямо как старый боевой конь.
— Был конь, да изъездился, — мрачно заметил Каширин. — Теперь бочку возит туда-обратно.
— Опять недоволен?
— Что же хорошего — в кухонном звании ходить? Водовоз — самое последнее занятие…
Брагинец, стоявший рядом, слышал весь разговор. Он укоризненно покачал головой, но Каширина это не остановило:
— А мне, товарищ майор, сами знаете, оставаться во втором эшелоне никак невозможно. Поскольку я на действительной службе…
Майор рассмеялся, не сказал ни да ни нет и пошел прочь, а Каширин заторопился за ним вдогонку. Он хотел доложить боевую обстановку, то есть попроситься в снайперы и завести речь о винтовке с оптическим прицелом.
Каширин шагал довольно быстро и не припадал, как прежде, на левую ногу. Может быть, он умело скрывал хромоту, а может, и в самом деле поправился.
1945
ПУД СОЛИ
Круглая крышка люка приподнялась, под ней зашевелилось смутное пятно.
Кузовкин вскинул автомат, немедля дал очередь, и крышка захлопнулась.
Минуту спустя чугунный круг вновь приоткрылся, кто-то поднимал его с исподу плечами или головой. Высунулась рука с грязной белой тряпкой.
До Кузовкина донесся гремучий дребезг, крышка грохнулась на камни. Из водопроводного люка выглянул человек, он проворно выкарабкался, встал на ноги, малорослый, худой, и, не пригибаясь, побежал к воротам.
Видимо, еще сидя в круглом колодце, он приметил Кузовкина и теперь прокричал ему звонким, по-мальчишечьи ломким голосом:
— Стой! Мины! Ворота не трожь!
С ночи дежурил он в люке, чтобы предупредить освободителей. Ворота густо опутаны колючей проволокой, и неприметны зловредные провода, которые тянутся к мине.