По своим следам

Ande

— Ну что? — сказал Серега — давайте прощаться?

— Ты нас не подвезешь, Сергей?

— Совсем нет времени, Андрей. Но, я надеюсь, ты сможешь проводить девушку?

И не успел я собраться с мыслями, чтобы крайне вежливо поинтересоваться, чем это он занят, если свободен до послезавтра, как он исчез.

— Не отвертишься, Петров! Давай, провожай. — и она взяла меня под руку. — и кстати, ты почему мне все время врешь? Ты говорил, что водитель.

— Хе. В день, когда мы познакомились, я сутки отсидел за рулем тягача.

— А шесть девушек, которым ты читал Бродского?

— Здесь да. Извини, неудобно тебе, такой невинной, признаваться,

что их была дюжина.

— Ну и зачем? — она ткнула меня локтем под ребра.

— Я тебе уже объяснял. Где, кстати, твоя охрана?

Мы спустились к Неглинной, прошли по Петровке, свернули в Столешников и пошли к Горького.

— Да она была всего пару недель. Это папа. Иногда приставляет. Последний раз, когда мы в штатах жили. Было так глупо. Я училась в Беверли Хай Скул, и меня привозили на большом джипе. И охранники — мордовороты в черных костюмах, с рациями и наушниками. Дура-дурой.

— Ха. Я правильно понимаю, что там был мальчик, с которым ты никак не могла уединиться из за охраны?

— Хам! Петров, ты такой ревнивый?

— Пффф. А то! Отелло — жалкий фигляр.

— А чего ты меня тогда избегаешь?

— У нас с Серегой план.

— Ну да. Солидный контракт со Швейцарским нефтетрейдером. А я то чем мешаю?

— Мединская. Скажу честно. Такой как ты, нужно отдавать всего себя. Но у нас план. Секретный. Но так уж и быть расскажу. Основа плана то, что мой дед дружит в с вождем Кубанских цыган. И вообще, этот дядя у цыган в авторитете. И вот он составил нам протекцию. Суть в том, что как только мы окажемся с Серегой в Польше немедленно примкнем к мобильному табору. И двинем с ним на Париж.

— Зачем?

— Терпение! По дороге будем выступать в бродячем цирке мишенями для метателя ножей. На заработанные деньги приоденемся. А в Париже я сразу сажусь в такси, и еду, ну, в Клозери де Лилла. Это не важно. Важно то, что таксист, как это водится еще с революции, будет, ясное дело русским. Ну и я, между делом поинтересуюсь, не знает ли он кого, кто прикупит у меня секрет красной ртути. Русские таксисты в Париже, как известно, все на содержании ЦРУ. Так что не успею я в Клозери доесть стейк, как ко мне за стол сядет агент.

— Он скажет Бонд, Джеймс Бонд. — фыркнула Ольга.

— Вот! Ты понимаешь. Петров. Андрей Петров, холодно скажу ему я. Ну а дальше мы будем торговаться. Я, по сути, буду продавать запал к миниатюрной но сверхмощной атомной бомбе. Пятьдесят миллионов американских денег, и ни центом меньше. На салфетке нарисую примерную схему.

— А причем здесь Сергей?

— Терпение! Слухи про красную ртуть давно ходят. А тут я. Секретный физик. С дипломатом документов. Сделку будем проводить в Сен Дени, на территории заброшенной фабрики, на берегу Сены. Американцы приедут на трех джипах. В одном будет лежать пять сумок с деньгами. Ну и куча агенов, понятно. В момент передачи дипломата мировому империализму, откуда не возьмись, появляется Серега! И громко кричит «КГБ! Всем лечь на пол!» И достает пистолет. Я тоже достаю пистолет. И мы целимся друг в друга. Агенты тоже достают пистолеты и целятся куда только можно. Над заброшенной фабрикой повисает гнетущая тишина. «Предатель!» восклицает Серега. «Подонки!» Восклицаю я «После того как ваш генерал Педропопищев увел у меня жену, я с вами не имею ничего общего!». Агенты напрягаются, Напряжение растет. И тут раздается дикий вопль «Ай чавэла!». Серега стреляет в меня, я стреляю в него. И мы падем замертво. И в это же мгновение через цех с песней айданудануданай-дридануданай

проходит все цыганское население Парижа. Когда последний цыган скрывается в развалинах, агенты оглядываются, и понимают, что у них нет оружия, на джипах нет колес, а в джипе нет сумок с деньгами и дипломата с докментами! А наши трупы тоже выбросили в Сену.

Под конец она уже просто ржала на всю улицу. Схватив меня за руку обоими руками она подпрыгивала и требовала отвести ей роль моей жены изменьщицы, и вы потом меня возьмете с собой в Монте-Карло?

С ней легко. Мы шли по Горького, и я читал ей любимого Бродского.

Я всегда твердил, что судьба — игра.

Что зачем нам рыба, раз есть икра.

Что готический стиль победит, как школа,

как способность торчать, избежав укола.

Я сижу у окна. За окном осина.

Я любил немногих. Однако — сильно.

Я считал, что лес — только часть полена.

Что зачем вся дева, раз есть колено.

Что, устав от поднятой веком пыли,

русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.

Я сижу у окна. Я помыл посуду.

Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке — ужас пола.

Что любовь, как акт, лишена глагола.

Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,

вещь обретает не ноль, но Хронос.

Я сижу у окна. Вспоминаю юность.

Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.

И что семя, упавши в дурную почву,

не дает побега; что луг с поляной

есть пример рукоблудья, в Природе данный.

Я сижу у окна, обхватив колени,

в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива,

но зато ее хором не спеть. Не диво,

что в награду мне за такие речи

своих ног никто не кладет на плечи.

Я сижу у окна в темноте; как скорый,

море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо

признаю я товаром второго сорта

свои лучшие мысли и дням грядущим

я дарю их как опыт борьбы с удушьем.

Я сижу в темноте. И она не хуже

в комнате, чем темнота снаружи.

— Андрей, я обожаю Бродского, спасибо.

— У меня рефлекс. Я как тебя вижу, сразу прикидываюсь кем то другим.

Я привел её на Садовую 33-бис. К квартире № 50. Ну а что еще показать девушке, что видела Москву только из окна авто? Наскальная живопись, с надписями типа «Бог умер — Маркс. Маркс умер — Бог», «окропить помещение!», и тп, произвели на неё неизгладимое впечатление. А потом мы зашли в кафе, на углу у Патриарших. Потом это будет кафе «У Маргариты». А пока обычная такая забегаловка. Усадил за столик и пошел к стойке за кофе. Когда вернулся, напротив неё сидел эпичный персонаж. Помесь бомжа, байкера, и Элвиса Пресли. Он же Ёж, барабанщик и вокалист группы «Мистер Твистер».

— Привет, Валер — сказал я. — не пялься на девушку. Она со мной.

— Пит! — он полез обниматься. — а я думаю, что за цыпа такая смелая в мое кафе ходит?

В прошлом году мы дрались с люберами на Соколе. Серега получил по кумполу, а у меня был огромный синяк под глазом. Адмиралу чуть не сломали руку. Но «Мистер-Твистер» мы отстояли. С тех пор приятельствуем с Ежом. Мединская вцепилась мне в ладонь.

— В знак примирения. Девушка, я же не знал что вы с Питом. — он достал из за пазухи фляжку, отхлебнул, и протянул ей. Она, к моему удивлению, взяла и отпила. И протянула мне. А сама принялась запивать кофе. Во фляге была водка. Какая все же девушка!