По ту сторону грусти
Шрифт:
Никогда прежде такого не бывало, но теперь для Алеси окружающий мир действительно канул в небытие, в душе её взвихрились искры высоким, победительно-ярким фонтаном, и, медленно осыпаясь, тысячей незримых иголочек блаженно ожгли изнутри. И нахлынуло, затопило могучей медленной волной липово-золотое тепло, и сладко было, и страшно, и жадно, и голова кружилась, и хотелось ещё. У неё дух захватывало, как на высоких качелях, она дивилась Юрию Владимировичу, его нежности, пылкости, восторгалась им и его страстью, и пугалась, и благоговела.
Никогда он не целовался так отчаянно, даже
Если бы это были мысли, подобное состояние было б невозможным, если бы чувства - то они бы хлынули рыданием из-за своей чрезмерности, но сейчас Юрий Владимирович ощущал совсем другое: будто вся эта лавина вырывается светом из его груди, и охватывает Алесю, и брызгами озаряет всё вокруг.
И в какой-то момент им обоим показалось, что контуры их тел размылись, как свежая акварель, и слились воедино. И возвращаться пришлось долго, с трепетными словами, прикосновениями, объятиями. Они оторопели и притихли от только что испытанного, и разговаривали шёпотом. И обратно отправились в молчании, зато держась за руки, торжественные, лёгкие и искристые внутри.
На крыльце у самой двери стояла Габи и озабоченно показывала на часы, качая головой. Мельком на неё взглянув, Алеся последний раз приникла к Юрию Владимировичу:
– Буду скучать по тебе. Надеюсь, скоро встретимся.
– Но не слишком.
– Ну что ты, во сне ведь... а своих дождись. Ничего, время быстро пролетит.
– Она потянулась и нежно, долго поцеловала его в шею.
– Ты самый лучший, Юрочка. Желаю, чтобы всё у тебя было хорошо.
– И у тебя пусть тоже... Ладно, пойду я.
Она мягко и легко выпустила его из объятий, почему-то не чувствуя уже смертной тоски, и видела, как он поднялся на крыльцо и помахал ей рукой, и донеслись до неё последние слова: "Счастливый путь!" - и она ощутила, как её тянет назад медленным, мощным потоком, а вокруг всё уже рассеивалось и мерцающе плыло.
Эпилог
На круги своя
***
Москва-река, теперь она почему-то - так решила. Холодные серые волны над нею, тонкие и прозрачные. А на берегах и в городе снег, снег везде. Падают и догорают на морозе кисти рябин. Такая стужа, что и шапку не снимешь. И, по-хорошему, река тоже должна быть скована льдом. Но нет, плещется вода над нею, перекатываются слабые волны - словно растопленные дыханием. Хочется задышать посильнее, чтобы разогнать их. Надо же, получается. Наползает какая-то тень, вроде человек, сквозь толщу воды голос - кто-то на лодке? А волны разгоняются и бледнеют, и исчезают вовсе, и почему-то возникает перед глазами потолок. И тени теперь две. Смутно знакомые. Пока что смутно.
– Да ты в своём уме, что ты с собой сделала?!
– шёпотом кричит одна в ужасе.
– Что происходит? Боже, чертовщина какая-то! Вызовите врача!
– беспомощно восклицает вторая.
Нет - второй. И снова мундиры. Хотя нет, эта униформа из другой жизни, совсем.
Откуда-то доносится кошачье мяуканье. Стоит странный запах: смесь церкви и цветочного магазина.
Теней становится больше, они обретают человеческий облик. Весьма знакомый. У них нелепые испуганные лица. Хотя нет, нелепость придают покупные розы и герберы в руках, у всех такие стандартные.
И тут раздался спокойный голос:
– Влада, объясни мне. Что тут происходит? Почему здесь вся партия с вениками в руках?
Это был её, Алесин, голос.
И тут же зазвучал другой - густой, бархатом заполняющий воздух вокруг, попадающий наконец-то в лёгкие:
– Извините, товарищи, дайте пройти.
И все благоговейно расступались, шушукались, отстранялись плавно, но почтительно.
На лоб ей легла рука - тёплая, тяжёлая, как медвежья лапа.
– Вот это да...
Странно, обычно в этих случаях говорят: "Всё очень плохо". Дико, что мозг выдал ей именно эту информацию.
Потом её везли в больницу. Всё происходящее казалось любопытным фильмом. Он подразумевал даже лёгкую долю иронии. Ясность восприятия наладилась, хотелось даже употребить фотографический термин: навелась резкость. И наблюдения за происходящим проходили с интересом, иногда с задумчивостью, порой с рассуждениями - которые всё равно не воплощались в человеческие слова. И с аналитической отстранённостью. Да, она лежала неподвижно, ничего не говорила и дышала поверхностно, но только потому, что не хотела слишком активного участия.
О да. Её вечное жизненное кредо.
Беспокоилась, по большому счёту, за троих, остальные - как-то так.
Потом две первые тени, одна в мундире, другая при галстуке, переглянулись, отпихнули посторонних и подхватили её - под ноги и под плечи. Потом запахло кожей автомобильных сидений, мир поплыл, приплясывая, и понёсся, как на карусели - хорошее такое, детское чувство. Вот только спать захотелось очень быстро. И она заснула.
***
Она раньше только в книжках про такое читала: как дети в школе собираются и организованно навещают больного товарища. Поэтому её весьма позабавила делегация с работы. При виде апельсинов она вообще чуть не прыснула.