По ту сторону Псоу
Шрифт:
Мы разговариваем с Омаром Трапшем, членом совета Священной Митрополии от мирян. Разговариваем очень дружелюбно, Омар рад тому, что русский православный гость проявляет интерес к абхазским церковным делам. Мой собеседник постоянно подчёркивает: «Мы не против России». При этом он очень искренен и в принципиальных вопросах отнюдь не пытается щадить моё национальное самолюбие. Омар говорит: «Русская Церковь не может дать Абхазской Церкви автокефалию. А не можете — не мешайте».
Ну что ж, жёстко, но справедливо. Мне тоже кажется, что Московская Патриархия заняла по отношению к абхазским делам очень комфортную позицию. Нашим церковным чиновникам весьма удобен абхазский канонический тупик и никакого канонического урегулирования в Абхазии им не надо. Сегодня они творят в Абхазии, что хотят и ни за что не отвечают. Если абхазские священники будут выполнять все негласные распоряжения из Москвы, да выйдет нечто скверное, из Патриархии скажут: «А мы тут при чём? Это не наша юрисдикция». Но стоит кому–либо из абхазских священников проявить непокорность, их тут же сурово наказывают. Как своих наказывают. Когда абхазский священник, некогда рукоположенный в РПЦ, что–то попросит, ему скажут: «Ты хоть и наш, но заштатный клирик». Если же надо дать ему по голове, ему говорят: «Ты хоть и заштатный, но наш клирик». Такая ситуация открывает широкие ворота для самой заурядной человеческой непорядочности, нечестности. Но кому там интересна честность? Интересна выгода. А урегулирование канонического статуса Абхазии московским церковным чиновникам не выгодно. Либо придётся вместе с ответственностью отказываться от власти, либо вместе с властью брать на себя и ответственность. А в нынешней–то мутной воде можно такой рыбы наловить.
«Когда нам что–то надо, они говорят — это не наша каноническая территория, а когда им что–то надо, они не вспоминают о том, чья это каноническая территория», — подводит итог Омар.
И вот о. Дорофей и его сторонники обратились ко всем поместным церквям с просьбой создать межправославную комиссию по урегулированию канонического статуса Абхазии. Из Москвы тут же окрик: «Как посмели». А что посмели? Искать выход из тупика? Предприняли попытку выйти из вынужденного раскола?
Клирики АПЦ — по всем канонам раскольники, и они не пытаются преодолеть этот раскол, потому что из Москвы команды не было. О. Дорофей предложил, пожалуй, единственный возможный путь к обретению законного канонического статуса, и его объявили раскольникам. Только за то, что он не хочет оставаться в расколе. Есть ли предел человеческий непорядочности?
Омар говорит: «Мы не хотели, чтобы монастырь, дом молитвы, превращался в цех по производству денег, но на наше мнение никто и внимания не обращал. А поскольку к нам такое отношение, мы решили жить самостоятельно». Вот самое простое и понятное объяснение причин создания СМА. Но как быть с тем обстоятельством, что Россия уже вложила в реставрацию монастыря огромные деньги? Омар по этому поводу говорит: «Мы очень благодарны России за помощь, но если вы помогли мне построить дом, это ещё не значит, что вы можете распоряжаться в моём доме, как захотите».
Соглашаюсь с Омаром и развиваю его мысль. Предположим, без помощи соседа я вообще не смог бы построить дом, и я сам подчеркнул: «Я твой должник». Я ни в коем случае не хочу быть неблагодарным. Но вот сосед говорит мне, что я должен уволится с работы и заняться тем, что он мне скажет, а моя жена должна одеваться по–другому, так чтобы ему нравилось, а в одной из комнат моего дома он откроет цех по производству мебели, а мои дети будут жить на чердаке. Я постараюсь как можно более вежливо охладить его распорядительный пыл, а в ответ услышу: «Ну же ты и скотина неблагодарная».
Любая благодарность имеет свои пределы. Должник — не раб, и если я вам должен, это ещё не значит, что об меня можно ноги вытирать. Конечно, если я намерен занять денег, я, пожалуй, не стану занимать у человека, которому не хочу быть обязан. Он вроде бы готов помочь мне бескорыстно и не ставит никаких условий, но это–то и есть самое страшное. Ведь это не значит, что условий нет, это значит, что они могут оказаться любыми. Вот так же и абхазы: сначала приняли помощь, а теперь не хотят отблагодарить за неё тем способом, на который надеются благодетели. Неужели абхазы ошиблись и не у тех взяли? Они надеются, что не ошиблись.
Омар рассказывает: «У нас, в Абхазии все очень уважают патриарха Кирилла. Вы здесь плохого слова про него ни от кого не услышите. И у нас в монастыре, несмотря на последние события, на литургии по–прежнему поминают патриарха Кирилла [12] . А иногда в монастырь приезжают русские паломники и начинают своего патриарха ругать. Нашим это очень не нравится. Мы запрещаем русским при нас ругать патриарха Кирилла».
Неужели нам до сих пор не понятно, что создатели Священной митрополии — не враги России? Они хотят быть с нами, это мы им мешаем. Даже не своей жадностью. Абхазы — прагматики, они вполне понимают, что монастырь должен приносить доходы, а церковная экономика должна быть эффективной. Главная проблема — в наглом высокомерии московских чинуш, независимо от того, что у них на груди — галстук от Версаче или золотая панагия.
12
Теперь в Новоафонском монастыре на литургии поминают уже не патриарха Кирилла, а патриарха Варфоломея, хотя последний отнюдь не является по отношению к Абхазии правящим архиереем.
К сожалению, в традициях российской государственности есть слишком много от восточной деспотии. Наша власть всегда ждёт к себе холуйского, раболепного отношения и ждать ей, как правило, приходится недолго. Забывая всякое человеческое достоинство, мы ползаем перед начальством на брюхе, а потом плюём в спину тому самому начальству — обязательный ритуал мести за обязательный ритуал унижения. А в церковной жизни это порой приобретает совсем уродские формы. Если не лебезишь и не заискиваешь перед иным церковным боярином, так тебя обязательно обвинят в недостатке смирения, но не смирения ждёт от тебя рукоположенный боярин, а холуйства.
С абхазами русское начальство ведёт себя ещё куда высокомернее, чем со своими. «Нерусских» можно унижать сколько вздумается, они от нас так зависят, что не пикнут. Но вот ведь беда–то какая: «нерусские» к холуйству не привыкли, у них другие национальные традиции. И тут находит коса на камень.
Эта коса на этот камень находит уже не первую сотню лет. Где–то в 60-е годы XIX века в селе Лыхны был такой случай. Русский участковый начальник, некто Измайлов, потребовал на сходе, чтобы абхазы отвечали ему, снимая шапку, а один абхаз ответил: «Мы шапки снимаем только в церкви, а святого Измайло мы пока не знаем». Хорошо ответил. Ну зачем было этому среднемелкому чиновному остолопу обязательно принижать абхазов? Привычка-с. И вот из–за таких–то дуроломных привычек столько было столкновений между русскими и абхазами…
Князь Георгий Чачба (Шервашидзе) писал: «В абхазах совершенно отсутствует чувство подобострастия, и они ненавидят всякого, кто к ним относится надменно, свысока». В одном из прежних очерков я как–то назвал абхазов рыцарями Кавказа, а потом не раз думал о том, что впал в некоторое преувеличение. Теперь же понял, что ни сколько не ошибся тогда. Даже самый нищий рыцарь встанет перед королём на одно колено, потому что на оба колена он встаёт только перед Богом. У нас же не только перед царём, но перед последним чиновником не только на колени упадут, но ещё и лоб об пол расшибут для убедительности. Так вот, у абхазов мерки — рыцарские, они воспитаны в традициях свободных людей, их нельзя унижать безнаказанно.
Ведь по всем коммерческим проектам, связанным с Новоафонским монастырём с абхазами вполне можно было договорится, если бы наши проявили к ним достаточное уважение. Если абхазы говорят: «Нас не уважают», эти слова на их языке означают: «Переговоры закончены».
У этого текста нет заказчика и редактора не будет. И никто мне не предложит подгонять мои выводы на заранее заданный результат, так что никакой предвзятости по отношению к сторонам конфликта у меня нет. Мне было бы даже приятнее, если бы виновной стороной оказались о. Дорофей и его сторонники, они всё–таки с нашими контрят. Поэтому я усиленно искал противников инициатив о. Дорофея. Результат оказался совершенно для меня неожиданным. Могу без тени сомнения утверждать, что у о. Дорофея в Абхазии вообще нет противников (если не считать буквально нескольких человек тесно завязанных на коммерческие интересы московского ворья). Мне казалось, что так не может быть. Если уж человек вошёл в острый конфликт с могущественными силами, то он до конца своих дней обеспечен большим количеством врагов. Но ничего подобного не произошло. Почему? Потому что это Абхазия.