По велению Чингисхана. Том 1. Книги первая и вторая
Шрифт:
Теперь же спасет только твердое единоначалие и воинский порядок. Как нащупать те нити управления войском, те скрепы, которые вели бы к победе и рядового нукера, и большого тойона и понимались бы каждым человеком из народа? Вот перед войной с татарами на Большом совете все в кругу тойонов уговорились не начинать грабежа, пока не будет уничтожено все войско татар полностью, а каждый, кто нарушит приказ, будет приравнен к предателю и казнен. Что же получилось? Сами великие тойоны Алтан, Хучар, Дарытай не совладали с алчбой, бросились, как смердящие песцы на падаль, собирать трофейное барахло! Как казнить великих воинов после победы? Пришлось отнять у
Когда ушел Джэлмэ, Хан, оценивая высказанную тойоном мысль, расхаживал по сурту. Славная мысль, великая находка: возможность крушить врага, не сходясь с ним лицом к лицу, находясь вне досягаемости его пальм и копий! Нужно лишь найти приемы битвы на любой местности и в любое время года. В волнении Хан вышел за порог. Восход уже зарумянился, в небе проглядывала чистейшая синь – непостижимая красота жизни. Как лягушка, узнавшая засуху и брошенная кем-то в болотце, всей кожей впитывает влагу, так Хан впитывал вечную утреннюю прохладу и потягивался, разминая умирающие ночью мышцы.
Со стороны синих гор ветерок донес клики журавлей, улетающих на север. Не впервые задумался Хан о тайне строгого порядка этих перелетов. В далеком детстве он, Джамуха и Хасар бежали по цветущей степи вслед за пролетающей журавлиной стаей, крича: «Задние – вперед! Задние – вперед!» И журавли, словно бы вняв их детским приказам, перестраивали клин, пропуская вперед задних.
Потом, когда он вырос, узнал на своей шкуре, что значит быть гонимым и преследуемым, когда узнал всю меру людской гнусности и низости, он вспоминал журавлей, думая: «Настанет день, когда мы, последние, станем первыми… Этот день настанет!» Как проникнуть слабому человеческому разуму в божественную тайну этого стремления последних быть первыми? И надо ли пытаться постичь непреложность вечных законов природы? Сколько разнопрекрасных земель возлежат под живительным солнцем, но ненасытному человеку все мало, все не хватает простору. Он не устает от войн и раздоров, влекомый алчностью и подстрекаемый гордыней. Первые гнетут последних, последние ненавидят первых. Зрячие люди не видят чудесного мира, глядя на него, они видят лишь собственные желания, а значит, ничем не отличаются от слепых. И человек не хочет открыть глаза для того, чтоб растворить себя в прекрасном. Он идет в мир разрушителем, губя живое в себе и вокруг себя.
Далеко ходить не надо. Только-только расправился с врагами, а вот уже Тайан-Хан идет сюда войной. Надо принимать бой, одними мыслями о прекрасном мир не изменишь. Пока мир таков, его можно крепить только оружием и военным искусством: чем сильнее власть, тем спокойнее жизнь в государстве, если правитель мудр и набожен. Мир должен быть построен, как лестница, от земли к небу, и те, кто на нижних ступенях этой лестницы, пусть считают иерархов небожителями. Тогда у них не будет этого зуда ниспровержения, а страх не позволит им раскачивать лестницу: рискуешь сорваться. Умный рассчитает подъем по этой лестнице на поколения вперед, и лишь далекий его потомок сможет взойти по всем ступеням лестницы наверх, к небу, где молнии и гром небесный подчинятся ему как оружие поощрения и возмездия.
…А пока нужно добиться предельной ясности отдаваемых тойонами приказов. Они должны быть краткими, точными, понятными
Кто-то вежливо кашлянул у входа в сурт. Джэлмэ?
Хан кашлянул тоже в знак того, что проснулся.
– Тэмучин, это я, Джэлмэ… – осипшим голосом доложил, входя, тойон, и по этому голосу Хан понял, что Джэлмэ не спал всю ночь. Однако лицо тойона было чистым и свежим, как после вольной скачки верхом в погоне за красивой девушкой.
– Слушаю, – сказал Хан. – Эй! Внесите факелы! Слуги развели огонь. Джэлмэ с Ханом сели друг против друга у ящиков с песком, где были начертаны карты местностей.
– Из сказанного Сархаем я уловил одну мысль… – осторожно начал Джэлмэ, замолчал и, поглаживая усы, заметался взглядом по полу сурта, словно потерял какую-то важную мелочь.
– Продолжай! – не повышая голоса, сказал Хан.
А Джэлмэ думал о том, как бы свою находку в военном деле подарить Хану, дать Хану додумать его, Джэлмэ, мысль. Наконец решился:
– Хан! Мы знаем с вами, что стрелы самых сильных стрелков найманов достигают цели от силы в двухстах-трехстах шагах. Так?..
– Так, Джэлмэ… А у нас средний стрелок бьет на пятьсот!
– На пятьсот широких шагов, Хан! – искоса глянул на Хана Джэлмэ и лукаво поднял левую бровь. – И эти двести шагов разницы…
Хан хлопнул в ладоши:
– Хой! Понял твою мысль! Эти двести шагов – наш щит! Мы осыпаем их стрелами издалека и все время двигаемся, сохраняя разрыв и не вступая в сечу!
– Так, великий Хан!
– Но какое же количество стрел понадобится, Джэлмэ! До совета нужно дать приказ всему войску о том, чтобы каждый нукер приготовил для себя сотни стрел. – Хан поднес факел ближе к песочной карте, вгляделся в рельеф гор и речных долин. – Ты обратил внимание, Джэлмэ, на слова Сархая о том, что большая часть пеших найманцев закована в броню?
– Да, великий Хан. Они, как и китайцы, тяжелы с этой броней.
– И мы – конные – будем осыпать их стрелами издалека, не дадим им приблизиться, всякий раз отходя из поля досягаемости их стрел! Собери людей сразу после утреннего чая, Джэлмэ, светлая твоя голова!
– Будет выполнено, великий Хан!
Джэлмэ собрал в сурт сугулана всех тойонов.
Когда вошел Хан, вскочили и поклонились толстые и худые, старые и юные, молчаливые и галдящие, важничающие и скромничающие, умные и пустоголовые, завистливые и великодушные – все склонили головы перед человеком, удерживающим в своих руках судьбы народа, столь же неоднородного, как и сами тойоны…
– Хочу знать об исполнении отданных распоряжений, – произнес Хан.
– Кто первый? – громко и сипло спросил Джэлмэ и глянул на Богургу, одного из надежных.
– Я свое выполнил, – поднялся и коротко доложил тот. Встал Боорчу, один из понятливых.
– Я положил начало сколачиванию черного войска, и через три дня ядро этого ополчения будет готово. С возвращением каравана жду прибытия отданных мне людей…
– Тойоны обещали? – спросил Джэлмэ.
– Да. А караван придет через пять дней… Три дня, как ушел от нас, а на всю дорогу уходит восемь… Это все.
– Ты что скажешь, Сюбетей?
Сюбетей встал, нахлобучив на глаза высокую рысью шапку, устремил взгляд на носки широких сары – он произносил очень мало слов в своей жизни и очень страдал в это мгновение.