По законам Дикого поля

Бажанов Евгений Александрович

Кони спустили всадников к реке. Вода оказалась холодной.

– В августе солнце греет, да вода холодеет, – сказал капитан, поеживаясь от холода. Он опять принялся что-то записывать.

– Надо спешить, капитан, – Вожа толкнул пятками коня.

Вскоре путники услышали мелодичный напев, а затем увидели красивенькую, молоденькую белоголовую девицу. Вожа пригляделся, и показалось ему, что он где-то видел ее, вроде бы в степи среди кустов калины…

– Уж не Максима-табунщика дочка? – спросил Вожа и увидел утвердительный кивок. – Опять одна по полю гуляешь.

– Вожа! – девушка

признала зверолова, хотя прежде только издалека видела его. Она схватила его руку. – Такой, как папка сказывал. Я знала, что приедешь. И не ведаешь, как мне помог выбежать из полона.

Воже вдруг показалось, что он давно знает эту девчонку:

– Я тебя в мареве видел… Что напевала-то? Спой.

– Лучше другое.

Всадники ехали к усадьбе Калачевых, а Мотя весело пела:

Ах ты, радуга-дуга, Поведи меня в луга. Там лук-чеснок, Киселя горшок. Ложка гнется, Сердце бьется, Душа радуется.

– И я люблю Дикое поле, – сказал Вожа.

Табунщики привечали зверолова и его спутников, как самых дорогих гостей. Они и слышать не хотели о том, чтобы отпустить Вожу сразу.

Однако после обеда Вожа настоял на том, что завтра утром уедет на промысел, и просил помочь капитану.

– Обыкновенно коней весной укрощаем, – сказал Максим. – Но коли надо, приведем лучших. Укротим, а подождете – и выездку сделаем.

– Возьмите моего тарпана, – предложил Дружина, сын табунщика, показывая на тарпана голубой масти. – Резвый.

– Не бери, – отсоветовал Вожа капитану. – Это не одичалая коняга, а первородно дикий конь. Злюка. Даже после укрощения его месяц-два водят, как заводного, за обычным коником. Долго выезжают. И все одно не уследишь, как потеряешь. Нам степных коней.

Тут же решили и поехали в степь смотреть табун.

В здешних долах кони два-три года растут почти совсем дикими. Что летом, что зимой корм добывают сами. Изредка приедет табунщик, посчитает косяк, поманит жеребца кусочком хлеба да и уедет. Зимой степные скакуны совсем дичают. Худые, но с длинной шерстью. Сами от голодных волков отбиваются и от кусачих тарпанов.

Максим, его сыновья Дружина и Семен и садчик Евлампий сбили три косяка лошадей в один табун. Затем, наметив подходящего скакуна, набрасывали на него петлю-аркан, свитый из конского волоса. Аркан длиной семь-восемь саженей. И на эту длину табунщики ловко бросали аркан на шею или под ноги мечущегося дикаря.

Второй конец волосяной веревки крепко-накрепко привязывался к торокам седла. Даже если табунщик выпустит из рук аркан при резком рывке, то и тогда охваченному петлей дикарю не уйти.

Схватив петлей дикого коня, табунщик постепенно подъезжает к нему или подтаскивает его к себе. При этом аркан наматывается на локоть. Необъезженный конь смиряется.

В усадьбе дикарей ведут к столбу, врытому в землю. Привязывают. Потом одевают узду. Но сейчас табунщики, получив большой заказ, прямо в поле треножат пойманных коней, одевают узду и ловят других.

К усадьбе привели восьмерых. Этих табунщики обязались привести на ярмарку выезженными.

Одного коня Дружина взялся укротить в тот же день, в усадьбе. Семен держал скакуна за уши, а Дружина накинул седло, затянул подпругу. Подвязал ремень-подстременник, чтобы стремена не болтались. Он повязал себе голову косынкой и уверенно сел в седло.

Коня отвязали. Получив свободу, конь ошарашенно повел головой, еще раз, захрапел и скакнул в сторону. Он прыгал, вставал на дыбы, брыкался, стараясь сбросить седока, а потом понесся по полю. То вдруг резко встал и опять давай бить задом. Снова принимался носиться как бешеный. Дружина лупил его плетью по заду и кулаком по голове. В конце концов конь утихомирился.

Работенка не из легких и не без риска сломать что-нибудь. Объезжали коней и в тарантасе, приучали к повозке. Табунщики всем скопом втолкнули дикаря в оглобли и запрягли. Семен уселся на козлах, а Дружина ехал рядом верхами, держа дикого на длинном поводе-чумбуре.

Так и скакали недалеко друг от друга всадник и повозка. Семен сидел с краю, готовый при необходимости вылететь из тарантаса, если тот перевернется, с желательно меньшим числом ушибов и без увечий… Через несколько верст укрощенный конь еле плелся маленькими шажками.

– Мало укротить коня, надобно его выездить, – сказал Максим капитану. – Пару выезженных коней мы вам сейчас дадим. Остальных пригоним на ярмарку.

– И я поеду, – обрадовалась оказавшаяся рядом Мотя.

Максим сделал вид, что не обратил на нее внимания:

– Верховую лошадь объездить можно недели за две-три, а к телеге приучаем три-четыре недели.

– Сколько стоит такой конь? – спросил Долматов уже во второй раз. В первый раз табунщик, будто стесняясь торгового дела, промолчал.

– На ярмарку пригоняют много полудиких коней, – сказал Максим. – Мы больше выезженных. Такие дороже стоят. Четырехлеток двух коров стоит или пяти баранов, или десяти овец.

Долматов достал деньги:

– Этого хватит? Максим часть вернул:

– Загодя покупаете – дешевле отдам. Пригоним к сроку.

– Весной нам потребуется гораздо больше коней. В Самаре будет снаряжаться экспедиция на далекую реку Ори. Слышал ли про такую, Вожа? Как туда лучше добраться?

– Верхами или с обозом?

– С большой кладью, – сказал капитан. – Будем крепости ставить по реке Самаре и далее. Пришла пора… Можно сказать, выходим на исходный рубеж.

– Весной, в начале лета можно пройти по реке Самаре до переволоки. Где на гребнях, где бичевой через отмели пройдете. Далее переволакиваются через Общий Сырт [83] в реку Камыш-Самара. Верст десять, может, немного более. Можно и полем идти на тагарках. Но водой удобнее, если крепости по берегу ставить. Возле русла Самары сплошь леса, притоки, лиманы, овраги. Верхами ничего, а с тагарками морока.

83

Общий Сырт – возвышенность, разделяющая бассейн Волги и Яика, предгорье.