По законам звездной стаи
Шрифт:
– Это че, правда ее муж? – оторопело спросил охранник.
Рита пропустила Антона вперед и, немного погодя, тихо ответила;
– Да. Бывший.
– Молодец, бабуся, – одобрил охранник, пакостно ухмыльнувшись. – Наверное, огонь-баба!
– А ты думал! – с вызовом сказала Рита и отправилась за Антоном.
Стоя в коридорчике перед гримерной, Антон жутко волновался.
Чахлый букет слегка примороженных хризантем в его руке выглядел не слишком впечатляюще…
Рита вошла в гримерку четверть часа назад. Слова доносились как из-под толстого слоя ваты, но разобрать что-то конкретное было невозможно. Голубева отвечала отрывисто и односложно, а Рита, похоже, ее в чем-то убеждала.
Сжимая в руках цветы, Антон прислушивался и потел от волнения…
Наконец дверь приоткрылась.
Рита высунулась из гримерки, как любопытная крыса, и завертела головой в поисках Антона. Даже ноздри у нее раздувались совершенно по-мышиному, словно она вынюхивала: где он притаился?.. Глаза-бусинки блестели нездоровым огнем любопытства. Антон подумал, что, если беседа с Марией все-таки состоится, Рита наверняка будет подслушивать под дверью.
– Заходи, – буркнула Рита.
Голубева сидела в кресле перед зеркалом и косилась в сторону бывшего мужа.
Антон вошел, робея, держа букет в вытянутой руке:
– Привет, – неловко помявшись, сказал он. – Вот…
Мария улыбнулась неожиданно приветливо и, повернувшись к нему, благосклонно приняла цветы.
– Здравствуй, Антоша, ты тут какими судьбами? Неужели за мной приехал?
Голубева рассмеялась, но глаза подозрительно блеснули.
Рита, стоявшая в дверях, подобралась и многозначительно кашлянула, но Антон воспринял ее намек совершенно не так, как следовало:
– Я случайно… На похороны приехал. У Егора мать убили.
– Боже, какой кошмар, – выдохнула Мария, и озорной огонек надежды в ее глазах погас.
Рита фыркнула и, пробормотав что-то вроде «идиот», выскользнула за дверь, да еще и створкой бахнула в сердцах.
Антон уселся рядом с Марией и уставился куда-то в стену, изучая затейливую трещину. В голове вертелись бесполезные слова, цепляясь друг за друга… Сказать хотелось многое, да только никак не выходило.
– Как живешь-то, Антоша? – участливо спросила Мария. Антон неопределенно пожал плечами. – Не скучаешь?
– Не знаю, Маша, – честно сказал Антон. – Все так запуталось, не знаю, как в себе разобраться: чего хочу, чего не хочу… Одно знаю: плохо мне!
– Без меня? – тихо спросила Мария.
– Без тебя. Одному плохо. Хожу, на луну вою, по чужим углам мыкаюсь. Думаю все: вот дурак, была же чудесная семья, замечательный дом… Чего на сторону потянуло? Все ведь хорошо было…
Слова, вырвавшиеся у Антона, были совершенно неправильными, и, уже произнеся их, он понял: не следовало Маше это говорить, ох не следовало!
Надо было в любви признаваться, прощения просить, а он сдуру вывалил на ее плечи груз своих проблем, в которых она была совершенно не виновата.
Антон опустил голову и, опершись локтями о колени, запустил пальцы в волосы.
– Бедный, – сказала вдруг Мария, и в ее голосе не было ни грамма сочувствия, только колючий холод. – Натворил дел, а даже покаяться не можешь, как следует. А ведь я тебя ждала после всего этого, надеялась – одумаешься, приедешь… ночами не спала, горела, как свечка. А потом я что-то подустала мучиться да страдать. Вот любовь-то и сгорела…
Антон поднял голову и посмотрел в глаза бывшей жены.
Лицо Марии было безмятежным, на губах играла легкая улыбка.
– И
Антон молчал.
Мария широко улыбнулась и пристроила букет в стоящую на трюмо банку с цветами.
– Ты иди, Антоша, мне переодеваться надо, грим накладывать. На спектакль останешься? Я попрошу тебе контрамарку в ложу выдать.
– Я бы рад, да некогда мне, Маш, – ответил Антон, поднимаясь. – Мы улетаем сегодня, работа ждет… Рад был тебя повидать. Удачи и… все такое. Ну и, как водится – ногу сломать на спектакле!
– Спасибо. И ты будь здоров, – сказала Мария, поднялась и вкусно чмокнула его в щеку.
Антон обнял ее и вышел за дверь.
В коридорчике действительно стояла Рита, страдальчески морщась.
– Болван ты, Антон, – с сожалением сказала она и вошла внутрь, захлопнув за собой дверь.
В гримерке она приложила ухо к двери, дожидаясь, пока не стихнут вдали шаги уходящего Черницына.
– Замуж выйдешь? – подозрительно спросила Алалыкина. – Опять фигню какую-то придумала? Что же вам неймется? Что вы не сойдетесь-то никак?! Сами мечетесь да других терзаете!
– Ну и пусть, – угрюмо сказала Мария. – Явился он, цветы идиотские приволок: думал, что я… что его… назад… Всю душу мне вымотал!
Голубева зарыдала, уронив голову на руки.
Рита подсела к подруге и начала гладить ее по голове:
– Ничего, ничего, все еще образуется…
Голубева затряслась в рыданиях, не поднимая головы.
– Ничего не образуется! – невнятно прокричала она, закрывая лицо ладонями. – Он уже не придет! Он больше никогда не придет!Антон вернулся в квартиру Егора совершенно разбитым.
По дороге он зашел в бар, выпил пару бокалов коньяка. Упавшее в почти пустой желудок спиртное согрело приятным теплом, ударило в голову взрывной волной.
Дверь открыла Алла.
Антон небрежно швырнул ботинки, сбросил куртку и вошел в гостиную. Димка спал на диване, скрючившись и прижав подушку к животу.
– Егор где? – спросил Антон.
– Нет его, – с неожиданной злостью сказала Алла. – Соскочил, как ошпаренный, Инку дернул, и они ушли куда-то.
– Чего бы вдруг, на ночь глядя? – удивился Антон.
Алла развела руками.
– Понятия не имею. Инна тоже удивилась, только Егора хрен остановишь, когда он не в духе. Буркнул ей: «Поговорить надо», она шубейку прихватила – и фьиють!
– Чего же им дома-то не говорилось?
– Ну… дома я да этот балбес еще, – она кивнула на Димку. – Егор на меня наорал, когда я сказала, что они могут на кухне поговорить или в спальне, а я пока могу телик посмотреть. В общем, я еще и осталась виноватой…
Она вздернула голову и ушла на кухню.
Антон, немного поколебавшись, последовал за ней.
Алла мрачно домывала посуду, думая о том, насколько плохо она все-таки знает Егора.
С того момента, как Виктория фурией ворвалась в их уже такую отлаженную, такую предсказуемую жизнь, Алла потеряла покой. Ей все казалось, что именно Виктория посеяла зерно сомнения. Девушке казалось, что Егор начал оценивать: подходит ли Алла к его жизни, соответствует ли статусу восходящей звезды телевидения, мальчика-мажора? Не повредит ли ее чрезмерно серьезный облик его имиджу?
И хотя Егор ни разу даже не намекнул ни на что подобное, Алле мерещилось, что, стоит ей отвернуться, прямо по спине отвратительными мурашками пробегает его холодный, оценивающий взгляд…
После внезапного исчезновения Виктории Егор стал нервным и раздражительным, срывался из-за пустяков, без конца звонил в Новосибирск, а потом подал заявление в милицию об исчезновении матери.
С отцом отношения у Егора тоже не складывались. Зато Александр, который прежде не считал нужным даже здороваться с Аллой, теперь искал ее расположения, чтобы повлиять на чрезмерно агрессивного сына.
– Может быть, вам поехать отдохнуть? – спросил он ее как-то при встрече. Аллу безмерно удивило, что Боталов спрашивает ее совета. Да еще и приехал для этого на другой конец Москвы, терпеливо дожидался ее в дешевом кафе. – Он очень изменился. Боюсь, ему следует позаботиться о своем здоровье. Нервы ни к черту…
– Не думаю, что он сейчас уедет, – мягко возразила Алла. – Ему новый проект дали, он в это шоу вцепился, как бульдог. Такой шанс раз в жизни выпадает! Проект только-только пошел в эфир, никто его не отпустит, тем более в отпуск. Вот если впрок передач наснимает, чтобы потом можно было бы без него гонять их… Так и для этого время нужно. Не все от него одного зависит.
– Беда, – вздохнул Александр и неожиданно взял ее руку в свои. – Но, может быть, ты, Аллочка, постараешься, чтобы он хотя бы подумал? В Москве сейчас противно, сыро, холодно. Новогодние праздники прошли, до весны еще – как до Китая, даже мне хочется куда-нибудь на юг. Может быть, поедете с нами на выходные? Мы с Инной хотим на Гоа. Улетим в пятницу, вечером в воскресенье вернемся… А?
Вкрадчивый, масляный тон Боталова Алле не понравился.
Она сообразила, что ее приглашают только как приложение к Егору, коего папаша срочно хочет выдернуть из накатившей депрессии и раздражения. Однако, подавив раздражение, она пообещала поговорить.
Реакция Егора была неожиданной.
– Тебя что, на сладенькое потянуло? – ядовито поинтересовался он. – Поманили баксами, вот ты и побежала? С чего папахен к тебе за советами бегает? Снюхались уже?!
Алла оторопело захлопала ресницами.
Егор никогда прежде не разговаривал с ней в таком тоне. Сквозь слова сочилась неприкрытая, жгучая ярость. В темных глазах сверкали красноватые огоньки. Алла хотела было отступить, но ее захлестнула обида.
В конце концов, она не сделала ничего плохого!
– Бред несешь какой-то, – раздраженно ответила она. – Что, собственно, плохого в том, чтобы на выходные поехать отдохнуть? Особенно если тебя твой собственный отец приглашает. Море и солнце – неплохая разрядка. Я бы с удовольствием съездила на два дня…
– Так в чем проблема? – агрессивно осведомился Егор. – Вперед и с песней! Папенька будет рад разнообразию в своей личной жизни.
– Ты что несешь? – разозлилась Алла. – За кого ты меня принимаешь? Извинись сейчас же!
Но он не извинился.
Вместо этого взвился с места и убежал на балкон, где курил одну за одной сигареты, швыряя окурки вниз с шестнадцатого этажа.
Алла следом не пошла.
Ее саму колотило от ярости.
Пошвыряв чашки и тарелки в посудомойку, она рухнула в постель, хотя на часах было около восьми вечера.
Впервые за последние два года она поняла, как может померкнуть образ прекрасного принца всего за один вечер.Кто сказал, что любовь бессмертна?
Кто утверждает, что пока ты молод, ты любишь, а потом она превращается в привычку, привязанность, дружбу или бытовую необходимость жить вместе, потому что всех испортил квартирный вопрос?
Не имея представления, что происходит в жизни Егора, осуждая его за скрытность и внезапные вспышки агрессии, Алла тихо плакала в подушку от обиды и злости.
Как вести себя в дальнейшем? Что делать?..
Уставившись в темное окно, Алла наблюдала за всполохами все еще праздновавшей Новый год Москвы – и ненавидела этот холодный и красивый город.
Ей хотелось, чтобы Егор пришел и лег рядом, обняв своими ручищами, прижался теснее, поцеловал в шею…
Пусть не извиняется, пусть молчит!
Только бы пришел, показал, что она ему дорога.
Но он не шел, а она, захлебываясь от обиды и злости, проворочалась пару часов и уснула.
Завтрак прошел в гробовом молчании.
Утром Алла поняла, что Егор так и не лег спать с нею в одну кровать. На диване валялся скомканный плед. Егор, с темными кругами под глазами, пил кофе, уставившись в одну точку.
Один раз их взгляды пересеклись.
Алла поежилась.
Опять этот тяжелый взор хищника!
Алла благоразумно решила не будить лиха, молча позавтракала, вытерпела и оглушительное молчание Егора по дороге на работу.
Дальше было еще хуже.
Терпеть пришлось больше месяца.
Терпеть, делать вид, что все хорошо, улыбаться и поправлять ему волосы, разглаживать невидимые складки и сдувать пушинки…
Ну не могла она оставить его вот так, без борьбы, не могла и не хотела!
Поэтому она, как третьеразрядная актриса, улыбалась, кивала и приседала в реверансах.
Слабо утешала мысль, что Егор тоже играет, неловко целуя ее в перерывах, демонстративно обнимая и подавая пальто.
А дальше – молчание в машине по дороге домой, под разудалую песню, доносящуюся из магнитолы, в которой девочка понемногу привыкала к его нелюбви, а мальчику было по фиг…
Ему не было по фиг, а она к его нелюбви никогда не смогла бы привыкнуть.
В глубине души Алла понимала, что причина его психоза отнюдь не она, что случилось что-то иное, страшное, вторгшееся в их жизнь, но спросить Егора, что происходит, она не могла, опасаясь ухудшить положение. Если раньше работать с ним было для Аллы праздником, теперь это превратилось в пытку. Отчуждение росло с каждым днем. Алла ловила себя на том, что загружается ненужной работой, только бы не идти обедать вместе!
Осознав это, она испугалась: и своего страха не оставаться с любимым наедине, и его нежелания видеть этот страх…
Гораздо хуже было то, что постепенно это увидели и другие.То ли актерами Алла и Егор были никудышными, то ли люди уловили эти незримые токи враждебного отчуждения, но вскоре Аллу стали осторожно расспрашивать: правда ли, что они расстаются?
А потом кто-то слил эту информацию в прессу.
Алла видела мерзкую статью в газете «Желтуха», подписанную Анастасией Цирулюк, – лживое измышление, дополненное сальными подробностями о мнимом романе между Егором и бывшим сисадмином «Желтухи» Вячеславом Семеновым.
Егор успел прочитать этот пасквиль, а вот отреагировать – нет.
На следующий день усталый мужской голос в телефонной трубке сообщил, что в лесу нашли тело выброшенной из поезда Виктории Черской.
Чтобы поехать на похороны матери, Егору пришлось перекроить свой график и спешно отснять целых три шоу, чтобы пустить их в эфир в назначенное время.
Кровавые точки в его глазах погасли.
Он совершенно перестал спать, без конца курил, пил кофе, сдабривая его успокоительными.
Сочетание кофеина и лекарств действовало странным образом. Пока сверкали софиты, Егор улыбался, без умолку тараторил в камеры тщательно выправленный редакторами текст. Но стоило камерам выключиться, он сдувался, как воздушный шар. Алле приходилось везти его домой – он даже не мог вести машину.
Егор теперь даже молчал не так, как раньше. Враждебность ушла, остались только отчаяние и боль.Алла надеялась, что после похорон Виктории все наладится.
Но Егор оттолкнул ее, выдернул Инну из дома и утащил для серьезных переговоров, заявив, что этот разговор «не для посторонних ушей».
Быть «посторонней» оказалось больно.
Алла долго смотрела на початую бутылку коньяка, стоявшую на столе.
Антон тоже буравил сосуд грустным взглядом.
– Выпьешь? – буднично спросил он.
– Пожалуй, – ответила она.
Антон ловко набулькал в бокалы коньяка – ровно на два пальца, выудил из вазочки несколько шоколадных долек и подвинул их ближе к Алле.
– Как вы с Егором живете? – спросил он.
Алла пожала плечами:
– Сложно. По-разному. Сейчас скорее плохо, чем хорошо.
Антон вздохнул и залпом осушил содержимое бокала.
– А я сегодня с Машей виделся.
– Да ладно?!
– Серьезно. Она, оказывается, тут на гастролях вместе с театром и эпатажным спектаклем… про селедку. В роли мадам Кличко.
– Иди ты, – удивилась Алла. – Ну? Виделись, и что дальше?
Антон налил еще коньяку и рассказал.
Теперь, размытое коньячными парами, собственное поведение казалось ему жалким.
Кому была нужна его честность?
Да нужно было падать в ноги, прощения просить!.. И все было бы хорошо, все было бы как раньше. Дом, семья, работа, спокойный размеренный быт, о котором он мечтал долгие годы…
– Да-а, – протянула Алла. – Тупанул ты, конечно, Антоша.
– Тупанул, – согласился он и подлил ей коньяка. – И не знаю, что теперь делать.
– Да уже, наверное, ничего, – грустно ответила она. – Я ведь тоже… тупанула. Только вот никак не могу понять – в каком месте… Тошно мне. И без него тошно, и с ним. Дома находиться не могу, на работе – и того хуже, там еще и «лицо держать» приходится. А девки уже проведали, что у нас дело к разрыву, и подкатывают к нему, да еще так нагло! Устала… сил нет…
– Я тебя понимаю, – вздохнул Антон.
– Нет, не понимаешь…
– Прекрасно понимаю, – улыбнулся он, вспомнив телерекламу.
Алла поднялась, зацепила рукой стол.
Тот дрогнул, опрокинулся бокал с недопитым коньяком.
Антон спешно соскочил с места, Алла бросилась за тряпкой.
– Вот ворона, – досадливо воскликнула она, вытирая стол.
Антон по очереди поднимал солонку, вазочку с печеньем, стаканы, ставил их на место. Алла терла столешницу, раздраженно откидывая лезущие в глаза пряди.
В какой-то миг рука Антона соприкоснулась с ее рукой.
Оба отдернули пальцы слишком поспешно, чтобы это не бросилось в глаза. Воцарилось молчание.
– У тебя пятно на штанах, – негромко сказала Алла. – Надо застирать, а то потом фиг избавишься.
– Надо, – согласился Антон.
Они столкнулись в дверях…
Алла чуть смущенно смотрела на Антона снизу вверх. Он улыбнулся и, потянувшись к ее губам, поцеловал. Алла нервно переступила с ноги на ногу, но Антон прижал ее к себе, ухватив одной рукой за талию, а другой придерживая затылок, не давая высвободиться, вздохнуть, оторваться. Их губы пахли коньяком и шоколадом, а мир с его сложностями отодвинулся куда-то вдаль, растворяясь на периферии серой тенью…
– Что мы делаем? – прошептала она.
– Целуемся, – ответил Антон.
Антон еще крепче прижал Аллу к себе, его рука опустилась ниже, к гладким полукружиям ягодиц.
– Мы не должны, – прошептала Алла.
– Не должны, – согласился он и потянул вверх ее кофточку.
Она дернула молнию на его джинсах. Антон властно тащил ее за собой, и она провалилась в сладкое безумие, откуда вынырнула лишь на миг, когда с треском улетел в сторону бюстгальтер, а Антон с рычанием бросил ее на кровать – ту самую, где она вчера так долго лежала без сна…
И в тот момент, когда Алла, вцепившись в ягодицы Антона сладко выдохнула в экстазе, дверь бахнула с пушечным грохотом!
Там стоял Егор с почерневшим от ярости лицом.
Позади маячила ехидно ухмыляющаяся Инна.
За ее плечом виднелся лохматый, ничего не соображавший спросонок Димка.Пока всхлипывающая Алла и мрачный Антон собирали вещи, нервно дергающийся от каждого звука Дима, мрачная Инна и белый от плохо сдерживаемой ярости Егор курили на кухне. Из гостиной доносились приглушенные звуки: шуршала бумага, трещали раскрываемые молнии сумок, звучали обрывки фраз.
– Егор, – наконец произнес Дима. – Ты их что, вот так просто на мороз выставишь? Ночь на дворе…
– Вот так просто выставлю, – холодно ответил Егор, не поворачиваясь.
– И куда они пойдут?
– Мне нет до этого никакого дела. Им явно не будет скучно вдвоем. Или ты предлагаешь сделать вид, что ничего не было?
– Дима, не лезь, – сказала Инна. – Егор прав.
– Да что с вами случилось? – вскричал Дима. – Ведь все было хорошо! У всех нас все было хорошо!
Инна презрительно улыбнулась.
Егор даже головы не повернул.
Хорошо не было уже довольно давно.
С того самого момента, как Виктория умчалась в свою последнюю поездку, Егор чувствовал себя не в своей тарелке.
Он то обвинял мать во всех грехах, то, напротив, считал, что ее оговорил отец. И без того расшатанная работой нервная система балансировала на грани срыва.
Рассказ Боталова подорвал незыблемый пласт доверия сына к матери. Егору припоминались сотни мелких деталей. Начиная с самого детства, мать давила на него, словно пыльное облако, не позволяя делать ничего, что казалось бы ей неверным. Теперь, когда ракурс сменился, поступки Виктории казались маниакальными, словно она с самого начала хотела задавить личность сына, отомстив тем самым бывшему мужу. Проводя без сна ночь за ночью, Егор с горечью понимал, что отчасти ей это удалось. Он давно научился молчать и улыбаться, не решаясь открыто выказать свое недовольство. И только в Москве, сбросив иго матери с плеч, он начал ценить свободу мыслей, перестал бояться их излагать. Подкрепленный несокрушимой броней родственных связей с одним из самых богатых людей Москвы, Егор научился быть свободным.
Меряя комнату шагами, паля сигарету за сигаретой, он ненавидел мать и благодарил отца за открытую им клетку.
Однако в то же самое время его глодало чувство вины.
Упреки
Но вычеркнуть двадцать лет жизни с матерью тоже было невозможно.
И сейчас, когда она умерла, Егор больше всего винил себя за то, что не поехал с ней, не дал ей возможности оправдаться.
Лежа в спальне, содрогаясь в рыданиях, Егор вдруг очнулся: что, если ему снова сказали полуправду? Инна, которую он вытащил на откровенный разговор, все-таки раскололась и поведала о последнем разговоре с Викторией.
Сидя в каком-то убогом кафе, Инна старательно подбирала слова, рассказывая Егору историю Виктории, стараясь не проболтаться о тайнике. Укрытый за одной из картин компромат, реальный или мнимый, не давал Инне покоя. Допустить, чтобы он попал в чужие руки, она никак не могла.
– Ты думаешь, это отец? – мрачно спросил Егор. – Это он ее… заказал?
Инна старательно вытаращила глаза, как будто та же самая мысль не глодала ее:
– С чего ты взял?
Егор долго не отвечал, старательно складывая из салфетки кораблик. Салфетка уже была изрядно помята. Инна наблюдала: получится или нет?..
Кораблик вышел кособоким.
– Ин, мать называла его убийцей, ты сама рассказала о том, что случилось с его партнером. Мать была опасным свидетелем. Когда ее одолевала ярость, она ни перед чем не останавливалась, а уехала она в ярости! Она могла все рассказать.
– Ну и что? – возразила Инна. – Дело за давностью лет давно похоронено в архиве. Кто бы принял ее слова к сведению? Тем более силы явно были бы неравны. В суд бы она вряд ли пошла, а даже если и пошла бы: как она могла противостоять самому Боталову? Он бы ее раздавил, как букашку.
– Может, он играл на упреждение? Мертвая… мама никак не могла ему помешать…
Егор часто задышал и торопливо отпил из стакана сок.
Инна заколебалась.
Сказать или не сказать?
Сейчас Егор наверняка будет сильным союзником.
Вдвоем давить на Боталова будет куда безопаснее и, что греха таить, прибыльнее…
Подумав, Инна решила промолчать.
Нервный и дерганый Егор мог отреагировать непредсказуемо, а она была отнюдь не уверена, что Боталов, избавившись от одной жены, не попробует избавиться и от второй. В глубине души Инна понимала: Викторию убили по заказу Александра. Но сказать об том вслух – значило запустить цепную реакцию, которая неминуемо привела бы к катастрофе…
Тонко раздувая скандал между Егором, Аллой и Антоном, Инна молила, чтобы примирения не состоялось.
Она еще днем заметила странные взгляды, бросаемые Аллой на Антона, и поторопила Егора вернуться домой.
Расчет оказался верным.
После безобразного скандала Егор в бешенстве приказал Алле и Антону немедленно убираться из его дома.
Завтра квартиру покинет Димка, они с Егором останутся вдвоем, и уж тогда она точно улучит возможность пошарить за картинами…Алла и Антон, давно собравшие свои вещи, присели на краешек кресел и испуганно посмотрели друг на друга, не зная, что делать дальше.
Только сейчас, когда схлынул бушевавший в крови адреналин, померкли пьянящие ароматы коньяка и шоколада, они поняли, что натворили.
Смотреть друг на друга было невозможно, отсиживаться в комнате – стыдно.
В душах распускала щупальцы мерзкая пакостная смесь унижения, вины и давно забытого щенячьего страха оказаться вышвырнутыми на улицу, подальше от теплой подстилки и миски с едой.
– Что делать будем? – испуганно прошептала Алла.
– Не знаю, – сказал Антон.
А что еще он мог ответить?
Он и правда не знал.
Как себя чувствовала Алла, он не задумывался.
В этот момент он ее почти ненавидел: за то, что не вовремя оказалась рядом, за то, что ей оказалось так же плохо, как и ему, за то, что не смогла или не захотела отказать в близости…
Антон, одним из правил которого всегда было не зариться на чужих жен и подруг, теперь сам оказался в числе им самим прежде презираемых, ничтожных уродов, идущих на поводу своей похоти.
А Алла почему-то надеялась, что все утрясется.
Она сама не понимала, как оказалась в постели с Антоном, и со стыдом вспоминала, с каким жаром отдалась ему.
Но больше всего ей было непонятно, зачем она это сделала?
Сейчас, сидя на самом краешке дивана, Алла больше всего боялась признаться, что сделала это не только в отместку за пренебрежительное отношение Егора к ней в последний месяц, но и потому что…
Черт побери, да чего тут греха таить?
Дело ведь было не только в том, что Егор совсем издергался за последний месяц, но и в том, что она его не любила.
Не любила – и все тут!
Обманывала сама себя. Теперь, когда рядом сидел Антон, Алла поняла, что всегда хотела именно такого: страстного, жаркого, как доменная печь, предсказуемого, понятного и… живого.– Может быть, ты с ним поговоришь? – робко спросила она.
– Я? – изумился Антон.
– Ну не я же!
Антон с сомнением посмотрел на закрытую дверь, а потом помотал головой.
– По-моему, сейчас не время для разговоров. Егор вспыльчивый, но отходчивый. Завтра он перебесится, и я сумею ему все объяснить.
– Какого черта я вообще с тобой связалась? – всхлипнула Алла. Антон покосился на нее и ничего не ответил.
Да уж, действительно, зачем она с ним связалась?
Жила в шоколаде, ни в чем себе не отказывала, а уж теперь, когда исчезла несокрушимая преграда в лице Виктории, могла бы запросто стать мадам Черской! Боталов, не одобряющий Аллу, смирился бы, подкинул на свадьбу деньжат, презентовал новую тачку и оплатил свадебное путешествие на Канары, ну или куда она там сама захотела бы.
И все было бы хорошо, и овцы целы, и волки сыты.
А тут чего-то не удержалась, полезла целоваться…
Ну, ладно, допустим, целоваться полезла не она, но ведь не сопротивлялась, не заорала, сама дверь закрыла в гостиную, где спал Димка…
Ладно он – пьяный, злой и обиженный на бывшую жену, но Алла!
Она-то должна была все прекратить!
И не было бы этой ужасной сцены, нелепых объяснений, не вылетел бы из спальни Егор с перевернутым лицом, Егор, который постоянно его выручал, поддерживал, одалживал денег, пристраивал в клипы, нашел квартиру…
Однако короткий приступ раскаяния прошел почти без следа.
Не зная, как себя вести в ближайшем будущем, Антон разозлился, но отнюдь не на себя, и даже не на Аллу, а на Егора, потребовавшего убираться из его жизни раз и навсегда.
«Ну и пусть, – подумал Антон. – Я вовсе не собираюсь ему кланяться! В конце концов, я никому ничем не обязан. Хочет, чтобы я ушел, – уйду. Без него жил, и дальше проживу».
Антон встал и взял сумку. Алла испуганно схватила его за руку.
– Что ты делаешь?
– Не видишь, что ли? Ухожу.
– Ты с ума сошел? Двенадцать ночи, зима. Куда ты?!
– В аэропорт, – равнодушно сказал Антон. – Или на вокзал. Позвоню в справочную, узнаю, когда ближайший рейс на Москву.
Алла захлопала ресницами, губы задрожали.
– А я?
– Пошли со мной. Улетим вместе. Или ты думаешь, что завтра что-то изменится?
Алла заколебалась.
Остаться в чужом надменном доме, вымолить на коленях прощение, получать упреки каждый раз, когда ее в чем-то заподозрят, или сорваться в новую жизнь?
На работе телевизионные девочки набросятся на лакомый кусочек, а она – пройденный этап – останется за бортом, лишится всего и сразу.
Егор, которому нужно вовремя подавать телешпаргалки, который помнит, что утром ее нужно будить чашкой кофе без сахара, не позволявший грубости даже в момент их отчуждения, такой вежливый, внимательный и одновременно чужой.
И Антон – живой, настоящий, но при этом человек, которого она не знала.
Уйти?
Остаться?
Гордо хлопнуть дверью или все же бухнуться в ноги, зарыдать и молить, молить о прощении?!
Алла оглянулась на свой чемоданчик, робко взглянула на Антона, отпустила его руку.
– Прости, – сказала она. – Мне лучше остаться. Ты понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Антон, и уголок его рта резко дернулся вниз.
Он подхватил сумку и пошел к выходу.
Алла присела на диван и заплакала.
Антон вышел из квартиры, краем глаза заметив, как Дима и Инна сделали неуловимое движение ему навстречу, будто предостерегая его от вторжения на территорию кухни.Граница на замке! Алес капут! Посторонним вход воспрещен!
Но Антон и не думал заходить.
Холодный ветер бил прямо в тяжелую дверь подъезда.
Выволакивая сумку, Антон поежился и поднял короткий воротник, подбитый мехом. Двор был пуст, вдали призывно мелькали освещенные неоном витрины круглосуточного супермаркета. «Дойду до супермаркета, вызову такси, – решил Антон, вынимая смартфон. – Сейчас посмотрю в Интернете расписание поездов и самолетов и уеду».
Подъездная дверь заскрипела.
– Антон, подожди!
Зажмурившись от ледяного колючего ветра, Алла вытащила из подъезда чемодан. Колесики грохотали по ступенькам.
– Он меня выставил, ты представляешь? – резко сказала она. – Вышвырнул.
– Понятно, – вздохнул Антон. – Ладно, прорвемся.
– Куда пойдем? Может, поищем гостиницу?
Антон показал в сторону супермаркета.
– Дойдем туда, спросим номер такси и поедем в аэропорт. Зачем нам гостиница? Может быть, на Москву еще есть какой-нибудь рейс.
Сонная кассирша без всякой охоты сообщила им номер вызова такси. Машина подъехала через десять минут, за это время Антон успел выйти в Интернет и проштудировать расписание поездов и самолетов.
– Ближайший поезд в четыре утра, – сообщил Антон, загружая сумки и чемодан в багажник. – Самолет – в шесть тридцать. На поезде будем ехать три дня, на самолете – четыре часа. Не знаю, как ты, я выбираю самолет.
Алла кивнула.
До новосибирского аэропорта Толмачево машина доехала меньше чем за час. Беспрепятственно купив билеты, Антон и Алла устроились в зале ожидания. Пристроившись рядом, Алла откинулась на спинку диванчика и уронила голову на плечо Антону.
– Он велел мне убираться, – вяло сказала она. – Понимаешь? Егор меня выгнал.
– Я понял, понял, – мягко сказал Антон, с трудом сдерживая раздражение.
До регистрации оставалось около двух часов, нестерпимо хотелось спать.
– Ничего ты не понял, – горько всхлипнула Алла. – Он сказал, чтобы я вымелась из его квартиры. Не только тут, но и в Москве. Это значит, что все кончилось, понимаешь?
– Понимаю, – тихо сказал Антон.
Собственно, что тут было непонятного?
Он поднялся.
– Ты куда? – испугалась Алла.
– Покурю пойду, – ответил он, уже даже не стараясь скрыть раздражение. Неужели она так и будет цепляться за него?!
Спустившись вниз, Антон вышел на улицу и долго курил, оттягивая момент возвращения в уютный зал аэропорта. Ему совершенно не хотелось общаться с Аллой и уж тем более ее утешать. Однако долго стоять на пронизывающем ветру без шапки было совершенно невозможно.
Антон сходил в туалет, купил ненужный журнал, который не собирался читать, выпил чашку кофе в автомате и нехотя поднялся на второй этаж.
– Антон? – послышалось за спиной.
Он обернулся. На первом ряду кресел сидел Димка, заспанный и лохматый.
– Ты тут откуда? – удивился Антон. – Тебе же с чесом в Саратов надо.
– Окстись, – возмутился Димка. – Я же тебе сказал: концерт отменили, билеты не продали! Так что я в Москву лечу. Юра позвонил, велел срочно возвращаться. Да я и рад по уши. Когда такое творится, лучше подальше держаться…
Антон быстро оглядел зал.
Алла дремала в уголке, прижав сумочку к груди.
Ни Егора, ни Инны видно не было.
– Они днем полетят, – с пониманием в голосе сказал Димка. – Это мне надо спешить, а им как раз не обязательно. Я что, я даже вещи не распаковывал… Ну вы, блин, даете! Не могли в другом месте потрахаться? Я и не знал, что у вас шуры-муры.
– Нет у нас никаких шур и тем более мур, – возразил Антон.
Димка захихикал, а потом стал серьезным.
– Антох, ты это… ты, конечно, извини, но тут такое дело… Не пойми неправильно, но тебе надо съехать.
– Что?
– Я говорю, с квартиры тебе надо съехать. Во-первых, ты обещал, что остановишься у меня ненадолго, а живешь уже ого-го. А во-вторых… Егору не понравится, что мы… ну ты понимаешь.
– А тебе не все равно, понравится ему или нет? – ехидно спросил Антон. – Самостоятельно решения принимать так и не научился?
– А ты на меня не ори! – возмутился Димка. – Научился, можешь не сомневаться. И это мое дело, с кем жить, с кем дружить и все такое! Егор – мой друг. Он меня из грязи вытянул, я только ему должен спасибо говорить за свою карьеру, ну, и чуть-чуть – своему таланту! Между прочим, он и тебе помогал, а ты его бабу увел!
Димка закашлялся и на миг прервал пламенную речь, а затем продолжил чуть более миролюбиво:
– Сам понимаешь, мы с Егором друзья, а ты всего лишь приятель, причем не самый близкий. И ссориться с Егором мне совсем не хочется. Часть проекта теперь в его руках. И мне приходится с этим считаться.
– Проститутка ты, Димка, – презрительно фыркнул Антон. – Кто платит, тот и друг. Разве так можно?
– Можно, – нехорошо улыбнулся тот в ответ. – Может, я и проститутка, зато у меня все по-честному: товар – деньги – товар. А ты – крыса. В общем, так: по приезде собирай свои манатки и вали огородами, дорогой! Понятно?
– Понятно, – зло сказал Антон. – Чего же тут непонятного?Егор и Инна вылетели в Москву уже ближе к вечеру, после того как перезвонили дальним родственникам, отдали ключи новым жильцам, забрали часть вещей и документы.
Они не разговаривали друг с другом.
Не клеилась беседа и в полете. Егор, который провел бессонную ночь, дремал или делал вид, что дремлет, отвернувшись к иллюминатору. Инна сидела с закрытыми глазами, не оборачиваясь в сторону пасынка.
Кто его знает, спит или нет… В ушах наушники, глаза закрыты…
Не до него. Дело сделано. В чемодане лежит плотный конверт, найденный ею за одной из картин.
Обыскивая квартиру, она едва не попалась. Естественно, компромат был спрятан за самой большой картиной, висевшей в гостиной. Воспользовавшись отсутствием Егора, Инна с трудом сняла ее с гвоздя и вскрикнула от радости. К тыльной стороне скотчем был приклеен плотный конверт. Едва успев его оторвать, она услышала, как повернулся ключ в двери.
– Ты что делаешь? – хмуро спросил Егор.
– Я подумала, что ты захочешь забрать картины с собой, – пролепетала Инна, быстро сунув конверт за ремень сзади. Компромат обжигал кожу. Вот сейчас Егор догадается…
– Это репродукции, – пояснил Егор. – Неужели не видишь? Никакой ценности в них нет.
– Правда? А я не поняла. Значит, я зря старалась… Повесим обратно?
– Да пусть стоит, – отмахнулся Егор. – Времени нет уже. Сейчас уже новые жильцы явятся.
– А кто они? – осведомилась Инна.
Нужно было подготовить пути к вероятному возвращению в эту квартиру.
Вдруг в конверте не компромат, а деньги или документы?
– Мамин племянник с женой, они квартиру снимают, – пояснил Егор. – Я их сюда пустил пожить, пока не вступлю в право собственности по завещанию. Ну, а потом квартиру продам или сдавать буду. Не бросать же ее с мебелью и всем прочим.
Ужин прошел в гробовом молчании.
Егор вяло жевал и смотрел в тарелку.
Инна же, напротив, ерзала, не в силах усидеть на месте.
Не выдержав, она ушла в туалет, где, сидя на унитазе, нетерпеливо разорвала конверт и, дрожа от нетерпения, бегло прочитала содержимое конверта.
Да… это оно!
Спрятанный в чемодане конверт с документами не давал ей покоя всю дорогу. Она пожалела, что не положила его в сумку, но в то же время понимала, что сделала правильно. Кто знает, не пришлось ли бы ей продемонстрировать на досмотре содержимое сумочки?! И тогда Егор увидел бы… Будучи погребенным в багажном отделении, конверт оставался для нее недоступным, что радовало и огорчало одновременно. Инна понимала, что не сдержалась бы – стала бы читать бумаги прямо в салоне!
Беглого взгляда хватило, чтобы понять: убойной силы компромат не имеет. Виктория себя явно переоценила.
Однако даже того, что нашлось, хватит, чтобы прижать Боталова к стенке и вынудить не только отпустить ее, но и отпустить без потерь.
Егор же, глядя в мертвенно-темный иллюминатор, с горечью понимал, что сейчас остается совсем один.
Мама умерла, с отцом отношения так и не сложились.
Алла и Антон предали.
Никогда прежде он не чувствовал себя таким покинутым. В наушниках хрипловато страдала певица Рокси, утверждая, что одиночество не только скука, но и еще и сука, и сука первостатейная.
«Сейчас бы кучу работы, – вяло подумал Егор. – Чтобы некогда вздохнуть, а в пустую квартиру прибегать только спать: одному, в тишине, лицом в подушку, зарывшись в одеяло после бесконечного рабочего дня. На телефоне сорок пропущенных вызовов, сотня эсэмэс, и ни одного – от нее. И некогда подумать, что жизнь в один момент сломалась, как ветка. А утром – будильник, яичница, кофе, потом час по пробкам на работу, грим, подводка, гости и неспешная беседа с очередным звездным гостем, рассказывающим о новой коллекции летней обуви, такой актуальной в феврале. А потом снова час в пробках или даже полтора, звонки рабочие, звонки личные, ужин, душ, сон. И так по кругу, пока весна не придет…»
Думать о плохом не хотелось, но мысли, тяжелые и вязкие, как нефть, упрямо лезли в голову, разливаясь в прожилках мозга черной рекой.
Егор еще раз посмотрел в иллюминатор. Там было темно и, наверное, холодно, гораздо холоднее, чем на земле, заметной по редкому вкраплению огоньков ночных городов.
Свет в салоне вспыхнул совершенно неожиданно, а безукоризненно вежливый голос объявил, что самолет идет на посадку, попросил привести кресла в вертикальное состояние, убрать столики и пристегнуть ремни.
Егор и Инна, щурясь, выполнили приказание. Стюардесса проверила пассажиров, попросила Егора вынуть наушники и выключить плеер, после чего, дежурно улыбнувшись усталыми губами, пошла дальше.
– Скоро будем дома, – сказала Инна. – Господи, как же мне надоел Новосибирск!
– Мне тоже, – тихо сказал Егор. – Никогда не был там счастлив, а теперь-то уж точно не буду.
– Что? – не поняла Инна.
Гул в самолете усилился, и она не расслышала последних слов.
– Ничего, – сказал Егор. – Проехали.
Инна окинула его внимательным взглядом, но переспрашивать не стала.
Теперь, когда в ее руках было мощное оружие, союзники были не так важны.