По закону буквы

Успенский Лев Васильевич

Слову «гамма» повезло и в значениях, прямо связанных с буквой.

Нашим полям вредит «совка-гамма», бабочка, передние крылья которой «буро-фиолетовые, с темно-бурым рисунком и желтовато-серебристым пятном, похожим на греческую букву гамму», — говорит добрый старый Брем.

«Гамма-лучи» физиков — электромагнитное излучение с очень короткими длинами волн. Открыв радиоактивность, ученые обнаружили три вида излучений, назвав их «альфа-», «бета-» и «гамма-лучами». Лучи эти нашли применение в технике; явились термины — «гамма-каротаж» — изучение разреза буровой скважины по гамма-излучению пород, «гамма-метод» — такое же изучение горных пород, но не внутри, а вне скважины.

Имя греческой буквы, как масляная капля на бумаге, ползет все шире и шире по всей научной терминологии, создавая новые понятия и значения.

Однако

до полной силы живого, многозначного «слова», способного отпочковывать полновесные переносные значения, эти «словоиды» не доросли. Пожалуй, полностью «словаризовалось» лишь одно ответвление от «гаммы» — «гамма — музыкальный звукоряд».

Латинская прописная буква Gтакже приобрела несколько «особых значений в музыке и её теории. Gпрежде всего означает там ноту «соль». Гамма Gозначает «соль-мажор», G-moll— «соль-минор». Впрочем, буква Gне исключение в этом отношении. Вы еще встретитесь с буквой D, имеющей нотное значение «ре». Что до остальных пяти нот гаммы, то они обозначены буквами А, С, Е, Н, F. Какая из них какую ноту означает, любители музыки соблаговолят установить сами.

Занятно, не правда ли, когда сочетаются сразу две условности — «гамма G». Ведь и «гамма» и Gозначают звук «г». Сочетание же «гамма G» не имеет ничего общего с этим древнейшим их смыслом. В XIX веке тот же знак «G» выражал понятие «скрипичный ключ», а порою ставился вместо французских слов main gauche — левая рука…

Не забудем, что французы букву Gчитают не как «ге», а как «жэ», а англичане и итальянцы — как «джи». Это им не мешает, однако, ту же самую букву, не внося в нее никаких графических изменений, произносить перед согласными и перед гласными звуками « а», « о», « у» как « г». В остальных положениях она произносится как « ж» или « дж».

В испанском языке буква Gперед Еи Iвыговаривается как « х».

Га и глаголь

Михаил Васильевич Ломоносов был гениальным реформатором и грамматики русской, да и самого нашего языка в его целом. Он был первым великим русским языковедом.

Но, читая его языковедческие и грамматические работы, нельзя забывать, когда жил гениальный помор. В XVIII веке не существовало ни языковедческих теорий, ни основанных на таких теориях научных грамматик. Они еще полностью сохраняли старый то узкопрактический, то туманно-схоластический характер. О соотношениях между звуком и буквой, между звучащим, живым и письменным, закрепленным на бумаге словом никто ничего вразумительного не знал и не сообщал ни у нас, ни на Западе.

Удивительно ли, что первый русский ученый-лингвист в своих статьях и высказываниях сам нечетко разделяет то, что я уже многократно советовал вам никогда не смешивать, — звук и букву.

Ломоносов (такое было время) любил облекать свои совершенно серьезные изыскания в стихотворную форму. Навсегда останется жить его «Письмо о пользе стекла» — наполовину ученый трактат, наполовину вдохновенная поэма. Менее известны его стихотворные же рассуждения о различных языковых и грамматических закономерностях.

Искусные певцы всегда в напевах тщатся, Дабы на букве А всех долше отстояться; На Е и О притом умеренность иметь, Чрез

У и через И с поспешностью лететь, Чтоб оным нежному была приятность слуху, А сими не принесть несносной скуки уху. Великая Москва в языке толь нежна, Что А произносить за О велит она…

Вы можете легко заметить, как Ломоносов, воплощая в этих стихах ряд достаточно точных и тонких наблюдений над искусством тогдашних вокалистов и отстаивая свое любимое «московское акающее» произношение как «самое нежное», не делает заметной разницы между буквой и звуком. Разумеется, «искусные певцы» имеют все основания «отстаиваться», как можно дольше тянуть звук «а» при пении. Буква А для них не играет никакой роли, поскольку пение осуществляется голосом, а не письмом. Невозможно «тянуть голосом» написанный на бумаге маленький чёрненький значок.

Но не в этом дело. Научная терминология всех наук, и языкознания в частности, была в XVIII веке в России совсем не разработана. Ломоносов как раз создавал ее. А между «звуком» и «буквою» и западноевропейские ученые путались еще долго после ломоносовских времен. Я говорю об этом лишь потому, что до конца книги мне придется еще не раз цитировать великого холмогорца. И если вас удивит не вполне точная языковедческая или грамматическая терминология его, не смущайтесь: я объяснил вам причины этого.

Я вспомнил о Ломоносове вот почему. Среди его произведений есть длинное и весьма примечательное по поэтическому мастерству стихотворение, посвящённое, как это ни неожиданно, вопросу о двух возможных способах выражения на письме того русского звука, который и в наши дни изображается при помощи буквы Г.

В конце 40-х годов XVIII века Василий Кириллович Тредиаковский, один из самых образованных людей своего времени и далеко не бесталанный литератор, написал «Разговор между чужестранным человеком и российским об ортографии старинной и новой». В сочинении этом автор между другими темами касается и двойственного произношения в современном ему русском языке буквы Г: церковно-книжного — фрикативного, и народно-русского — взрывного. Для того чтобы слова с этими двумя разными « г» читались каждое по-своему правильно, Тредиаковский предлагал обозначать оба звука особыми буквами. Для фрикативного южнорусского звука он предлагал сохранить старый добрый «глаголь», «пошлое» же народное « г» означать впредь при помощи какого-либо нового и специального знака. Этот звук и этот знак, по его мнению, следовало бы называть «га».

Ломоносову это предложение показалось (и вполне основательно) орфографической ересью. Он уже в те времена чувствовал, что фрикативный звук « г» несвойствен русскому языку, и если еще встречается в произношении полудюжины церковных или близких к ним слов, то вот-вот будет и в них вытеснен всенародным « г»; нет смысла оберегать и охранять его, устраивать для него как бы заповедник под защитой второй нарочитой буквы.

Несомненно, Ломоносову приходилось неоднократно вступать с Тредиаковским в устные перепалки при частных и официальных встречах. Думается, и сам предмет их ученого спора представлялся ему, с одной стороны, несколько «забавным», а пожалуй, и более забавным, чем «серьёзным». Потому-то он и решил облечь свои возражения не в форму торжественной академической речи или сухой письменной отповеди, а превратить их в остроумно построенный «стихотворный фельетон», как назвали бы мы это теперь.

Вот оно, это удивительное «ортографическое» произведение.