По зову сердца
Шрифт:
Воспользовавшись отсутствием Груши, Куделин надел халат, проводил гостью до двери и стоял у окна, пока она не села в машину. Теперь он спокойно поковылял к себе в палату, довольный тем, что Тося ни с кем не остановилась. Не минуло и десяти минут, как Груша принесла обед. Куделину поставила на ящик, заменявший тумбочку, а Щедрова, бережно поддерживая под руку, увела на кухню, которая служила столовой. По пути Павел сунул ей в несколько раз сложенную бумажку и шепнул:
– Сейчас же передай комиссару.
Примерно через часа два одновременно читали послания Еремин – от Куделина, а Свиридов – от Щедрова. А к часам семи вечера Свиридов уже был у полковника Якушина.
Полковник, ознакомившись со всеми материалами и ракетницей, горячо поблагодарил Свиридова:
– Большое спасибо, Евгений Юрьевич. Передай мою благодарность и Павлу Архиповичу. Молодцы! Я считаю, что мы схватили за хвост важную птицу. Теперь наша задача не только ее не упустить, но и поймать весь выводок. Надо полагать, что под руководством капитана Еремина работает не один Куделин…
В тот же вечер в тяжелых муках сделал вывод и Еремин: пока не поздно, сменить квартиру. Но перво-наперво надо было сохранить Куделина и отправить куда-нибудь подальше. Ночью Еремин подготовил ему красноармейскую книжку, медицинское свидетельство и справку о ранении на имя Круглова Константина Кирилловича, уроженца города Роненбурга Рязанской области. А предварительно направил Куделину письмо на адрес медсанбата, нацарапанное прямым, корявым женским почерком, полное материнской заботы, ласки и печали…
«…Дорогой Игната, – писала „она“, – попроси начальство, пусть оно отпустит тебя, как ты выздоровеешь, на побывку. Избу чинить надыть, проклятый фашист бонбой разворотил всю крышу…»
Письмо матери растрогало командование медсанбата, и оно уволило Куделина по ранению в отпуск на две недели.
Игнат, обрадованный, что опасность миновала, напевая веселый мотивчик, шагал к большаку, чтобы там попутной машиной добраться до Губинки, пожать на прощание Еремину руку и фьють – присвистнул он – к мамочке.
Но на большаке как-то необычно было тихо: ни тебе выстрела, ни взрыва, будто и совсем не было фронта. Только лишь один раз блеснуло небо отсветом ракеты, и снова темень, и та же непривычная темнота.
– Эх-ма! – Куделин, шумно выдохнув, широко раскинул руки, сбросил вещевой мешок на бровку придорожной канавы и опустился на него. Ему настолько было хорошо и свободно, что, кажется, сидел бы так вечность. Но вскоре показалась попутная машина. Через час он уже был в Губинке и наконец после долгой разлуки встретился с Ереминым.
Прогуливаясь по загуменью, Еремин передал Куделину документы на имя красноармейца Круглова и проинструктировал о дальнейших связях. Потом сам чуточку подпорол с обратной стороны борт шинели, туда глубоко засунул новый код.
– Ну, с богом, – облапил он Куделина и проводил его до регулировщицы, около которой толпились военные. Та остановила автомашину и посадила в нее всех, кто ехал на Погорелое-Городище.
На станции Куделина патруль пригласил в комендатуру, и на этом кончилась его служба на «Великую Германию».
А недели через три, когда была выявлена вся сеть группы Еремина, полковник Якушин принял решение арестовать его. Но оказалось, не так легко было его взять.
– Он матерый волк, – говорил товарищам Якушин. – Не успеем его схватить, как он оскалит зубы и начнет палить. И постреляет всех, кто появится. Можно ночью навалиться на его избушку. Но в нее так просто не войдешь. Наверняка, он понаделал в ней и глазки, и сигналы, и тайники. Вот что, товарищи. Он должен бежать, иначе ему хана. И мы должны ему это облегчить, да и нам тогда будет легче его взять, – встал Якушин. – На сегодня все. Утро вечера мудренее. Ложитесь-ка спать.
Полковник Якушин не ошибся – Еремин днем и ночью был начеку. Умно и незаметно готовил побег. Он делал все, чтобы его исчезновение было обнаружено не сразу. Для этого Еремин решил использовать добродушие начальства и своим угрюмым видом стал постепенно возбуждать у него к себе внимание. И в конце концов своего добился.
– Я все смотрю на вас, что вы день ото дня все мрачнее и мрачнее. Что-нибудь случилось? – посочувствовал начальник.
– С матерью плохо, – ответил Еремин и протянул начальнику письмо. – Вот уж месяц, как не встает с постели, – и показал на место, где «мать» писала: «Сердце разрывается, дорогой сынок, как подумаю, что отойду, не попрощавшись с тобой…»
– Так что же вы молчали? Ай-яй! Как вам, Егор Иванович, не стыдно? А где мамаша-то?
– В Москве. Хотелось бы навестить ее. Но как?
– Эх! Так уж и быть, – решился начальник. – Надо в отдел фронта везти отчет. Так я не поеду. Поезжайте-ка бы. По пути навестите и мать.
– Товарищ полковник! Еремина направляют в отдел фронта в командировку, – еле переведя дух, доложил Якушину вошедший помощник.
– Очень хорошо, – ответил Якушин. – Это нам на руку.
Предусмотрительный Еремин, чтобы миновать дорожный контрольный пункт в Губинке, поехал кружным путем, но в Федоровке, у самого моста, совершенно неожиданно регулировщица, сигналя фонарем, остановила машину. Посмотрев путевку, она покачала головой и, извинившись перед капитаном Ереминым, приказала шоферу съехать с дороги в сторону.
– В чем дело? – начальственным тоном обратился к ней Еремин.
Но тут подошел патруль, и старший лейтенант, козырнув, попросил предъявить документ.
– Извините, товарищ капитан, так надо. Сами знаете, фронт.
– Пожалуйста, – снисходительно ответил Еремин и протянул удостоверение. И тут, с одной стороны лейтенант, а с другой – патрульный, словно железными клещами, зажали руки Еремина.
На этом и кончилась карьера еще одного главаря вражеской агентуры.