Победа достается нелегко
Шрифт:
— Мы, строители, вносим предложение. Завтра после парада не отдыхать. Трудом отметить праздник Труда!
Его предложение было встречено одобрительным гулом. Все понимали, что дорог каждый день. Тысячи людей ютятся в палатках. До осени надо успеть много, ох как много построить.
Митинг закончился, когда вечерние сизые сумерки голубым пологом окутали стадион. Вспыхнули электрические фонари, в окнах некоторых домов появился свет. Из репродукторов лилась веселая музыка.
В столовой солдат ждал праздничный ужин. Зарыка едва успел усесться, как уже опустошил свою миску. И, подмигнув Руслану, пошел
— Люблю вкусно поесть!.. Эй, кашевар, — обратился он к повару, — добавь мяса грузчику и ракетчику, а то ноги еле двигаются!
Глава шестая
Тяжело ступая, лейтенант Юрий Базашвили подошел к водопроводному крану, сбросил с рук жесткие брезентовые рукавицы, стянул через голову задубевшую, в темных разводах пота гимнастерку и, нагнувшись, подставил лицо под струю воды. Пил долго, большими глотками, хотя знал, что после тяжелой работы, как и после бега, много пить вредно, надо лишь сделать один-два глотка и несколько раз прополоскать горло. Но разве удержишься, когда внутри все перегорело и высохло, а въедливая цементная пыль не только проникла под рубаху, набилась в нос и рот, а кажется, забралась и под кожу, к сердцу, к печени.
Базашвили долго мылся, рассыпая вокруг брызги, совал голову, плечи и спину под тугую струю холодной воды, а ощущение едкой цементной пыли не проходило. Сзади, ожидая своей очереди, стояли двое солдат. Грязные, осунувшиеся, усталые. Один из них прислонился к стенке кирпичного сарая и жадно курил. «Ладно, дома еще раз помоюсь, — подумал лейтенант, подразумевая под домом палаточный городок на стадионе, — в теплом душе, и основательно соскоблю грязь. Если не завалюсь спать». Он нехотя отошел от водопроводного крана и предложил:
— Кто следующий! Подходи! Вода — настоящий нарзан.
— На кой хрен мне такой нарзан! — сказал солдат с нескрываемым раздражением, погасил сигарету о стену. — Простые душевые сделать не могут.
— Может, душ с ванной? — ехидно заметил его товарищ, весь в цементной пыли, отчего волосы, коротко остриженные, казались седыми.
— Брось, Степка! — остановил его первый и обратился к Базашвили: — Мы вот — специалисты… Почитай, все классные мастера, строители, в общем… А нас, как подсобных, на разгрузку-погрузку… Разве это правильно?
Базашвили посмотрел на круглое, лоснящееся от пота, запудренное пылью лицо солдата, встретился с колючим взглядом зеленых глаз, и, пока решал, что лучше — сделать внушение или ответить шуткой, — его опередил Степан:
— Не будь занудой, Шурка! Землетрясение-то никто не запланировал.
— Валяй, Степка, ты у нас идейный! Всему оправдание найдешь!
Солдаты были незнакомые. Они, видимо, трудились рядом, так же, как и ракетчики, разгружали вагоны, носили на спинах небольшие тяжелые бумажные мешки с цементом. Базашвили поднял свою гимнастерку, встряхнул ее несколько раз.
— Послушайте, Шура, — сказал он. — Вы, друг, тоже самый настоящий идейный.
— Я? — тот усмехнулся. — Да я даже и не комсомолец.
— Скажите, сегодня какой день?
— Ну, Первомай сегодня.
— Значит, праздник? — спросил Базашвили.
— Еще какой праздник!
— А вы работали?
— Вкалывал! До чертиков в глазах…
— Так
Степан, плескаясь под краном, крикнул другу:
— Шурка, возьми сигарету на мою долю, а то руки мокрые!
Маневровый паровоз, лязгая буферами, потащил пустые товарные вагоны от разгрузочной площадки. Надвигался праздничный вечер. Железнодорожные пути, заставленные вагонами, станционные здания, массивные пакгаузы, склады, покрытые сизыми сумерками, потеряли обыденную простоту. То там, то здесь вспыхивали электрические лампочки. Сбавляя скорость, прошел пассажирский поезд, окна вагонов светились оранжевыми квадратами, и в каждом из них темнели силуэты людей. Прильнув к окнам, пассажиры тревожно всматривались в синий вечерний город, о трагедии которого знал весь мир, искали следы разрушений… Откуда-то из-за привокзальных построек слышалась танцевальная музыка, играл духовой оркестр, доносились веселые голоса.
Лейтенант Базашвили, докуривая сигарету, задумался. Куда идти? Времени в обрез, праздничный вечер в разгаре. Знакомых в Ташкенте много, есть дальние родственники, и всюду будут рады его приходу. Но в таком, мягко говоря, рабочем костюме что-то не хотелось показываться на глаза людям. Надо сперва побывать в палаточном городке, привести себя в порядок.
— Товарищ лейтенант!
Базашвили узнал голос Коржавина.
— Ну как, Руслан, кончили?
— Порядок! Ребята очистили последний вагон. — Коржавин подошел ближе. — Я насчет праздничной формы. Тут шла попутная машина, и мы Женьку Зарыку отправили за парадной робой… одеждой то есть. Так Женька звонит, спрашивает… Ваш чемоданчик привозить, или вы сами в городок поедете?
Лейтенанту захотелось обнять солдата. Молодцы! Нигде не теряются. Он так и сказал:
— Замечательно придумали! Замечательно! — И добавил: — Конечно, пускай и мой чемодан везет. Обязательно везет! Так и скажи.
— Тогда порядок! — весело рассмеялся Коржавин. — Идемте со мной.
Базашвили, ничего не понимая, удивленно посмотрел на Коржавина.
— Лучше, Руслан, сам скажи ему. Пусть скорей едет сюда.
— Женька давно трубку повесил, да и телефон не работает… А насчет чемоданчика не беспокойтесь. Он уже тут! Привезли его. Просто мы думали, если вы не захотите, так чемодан мигом бы увезли назад, в городок. Идемте, ребята уже переодеваются.
— Серьезно?
— Слово!
— А где машину взяли? — допытывался Базашвили.
— Установили тесный контакт с местными комсомольцами из университета. Они на соседнем участке доски разгружают… Прямо на грузовики… С факультета журналистики, будущие газетчики. Доски возят куда-то за парк Победы. Обратно идут порожняком. Ну мы и договорились, чтобы на обратном пути заскочить на стадион и прихватить наши мундиры. Все равно ведь они мимо едут.
«Ничего себе мимо, — подумал Базашвили, хорошо знавший город, — парк Победы в одном конце, а стадион „Пахтакор“ в другом… Крюк не малый». И добавил вслух: