Победа достается нелегко
Шрифт:
Солдаты молча осматривали дома. Еще недавно тут жили, мечтали, к чему-то стремились. А сейчас унылое запустение.
Коржавин подошел к двухэтажному особняку. В распахнутые окна видны раскрашенные масляной краской стены. Одиноко свисает кем-то забытый розовый абажур. Вдоль белой степы змеей петляет черная трещина. Посмотрел вверх. Полуобвалившийся балкон… А внизу, у самой стены, растут два деревца. Кто-то заботливо огородил их высокими неоструганными досками. На всякий случай, чтобы во время очередного толчка сорвавшийся кирпич не нанес травм зеленому другу. «Вырастут
— Дядя, а дядь!
К Коржавину подбежал парнишка лет семи. Поодаль стояла старушка.
— Вы наш дом чинить будете?
— Нет, малыш, сломаем. Здесь потом новые дома выстроят. Красивые, крепкие!
— Вот здорово! Побегу, расскажу маме!
А старушка подошла к самой стене, нагнулась, подняла кусочек штукатурки и аккуратно завернула в белый платочек.
— Вся моя жизнь прошла в этом доме, — сказала она тихим голосом, ни к кому не обращаясь, как бы разговаривая сама с собой. — Мужа на фронт еще в ту, в гражданскую, проводила… Потом сыновей. Старший возле Можайска… А младший, Юрочка, пропал без вести… Все годы жду его, может, весточку пришлет, отзовется. А теперь дом сломают, последняя надежда уйдет. Как же он искать будет? Ни дома, ни адреса…
Глава восьмая
Вечер был тихий и душный. Казалось, ничто не предвещало плохую погоду, тем более грозу и ураган. Лишь духота стояла по-азиатски сухая и какая-то пыльная, как будто все хозяйки в городе одновременно выбили, вытрясли свои ковры, матрацы, дорожки и половики. «Дышать нечем, — подумал Черный Зуб, налаживая безопасную бритву, — хоть бы ветерок, что ли».
Он еще не закончил бриться, когда в комнату вошел Юсуп Валиев. Боб, не оборачиваясь, кивком ответил на приветствие и продолжал выбривать подбородок.
— Отец говорит, сегодня ночью будет большой ветра и дождик с артиллерийский салют, — сказал Юсуп.
— Гроза, что ли?
— Какой-такой гроза? — спросил Юсуп.
— Обыкновенная. Ну, на небе сверкает огонь, понимаешь, молния называется. Потом шарахнет громом, как из пушки. Потом дождь. Эх, дождя бы сюда, московского, проливного!
— Сегодня гроза пойдет.
— Откуда тебе известно? — как можно небрежнее спросил Боб, стараясь не показывать своей заинтересованности.
— Отец сказал.
— А у него что, барометр?
— Старый люди все знает.
— Тогда полей мне. Умываться буду.
Боб склонился над тазом, подставил руки.
«Если шарахнет гроза, значит, все в жилу, — думал он. — Кончать с обоими и рвать когти…»
— Пахан продал часы, — прервал его мысли Юсуп и вынул из кармана объемистый потертый кожаный кошелек. — Получи.
— Оставь себе.
— Зачем мне чужой деньги?
— Ты свой парень. Свой в доску! Только вот никак по-русски правильно говорить не научишься. А еще в Ташкенте живешь.
— Я в Ташкенте совсем мало живу. Раньше много лет кишлак находился. Совсем русски не знал. Когда Самарканд ходил, мало-мало учился, когда тюрьма сидел, сразу много учился.
— Значит, тюрьма для тебя вроде университета?
— На чертова мать такой университета! — Юсуп сплюнул.
Ужинали втроем. Боб настоял, чтобы вместе с ними сел Джуманияз-бай. Старик принес круглое блюдо с горкой горячего плова, поставил на низкий столик и скромно уселся возле Юсупа, привычно поджав ноги. Юсуп посыпал плов мелко нарезанным зеленым луком. Боб клялся в дружбе и верности, обнимал и лобызал старика и его сына.
— Вы кореша мои до гробовой доски!
Джуманияз-бай утвердительно кивал и добродушно улыбался, Юсуп поддакивал и, пододвинув к себе блюдо, согнутым указательным пальцем собирал остатки жира, потом унес блюдо и грязную посуду.
Боб несколько минут постоял у открытой двери. Дул легкий сухой ветер. По небу быстро мчались большие темные тучи с лохматыми краями. Где-то далеко в горах блеснула молния, и отсвет ее мелькнул на краю тучи. Приглушенно донесся рокот грома. «Если гроза, то старик сам себя приговорил, — решил Боб Черный Зуб и, закрыв дверь, лег на ковре у порога. — Теперь надо выждать, пока уснут».
Сверкнула молния, и где-то близко ударил гром. Боб посмотрел на часы. Стрелки приближались к двенадцати.
Отсветы молнии становились все более яркими, раскаты грома тревожнее. Ветер крепчал. Стало прохладно, даже холодно.
Боб выждал почти час. Потом беззвучно поднялся, снял туфли. Открыл дверь в комнату, где спали Джуманияз-бай и Юсуп Валиев. Тускло сверкнуло лезвие кривого ферганского ножа…
Через минуту Боб уже хозяйничал в доме. Включил свет, обшарил карманы, выпотрошил кошельки. Переворошил все в сундуке, осмотрел все закоулки и тайники. Они оказались не такие богатые, как он предполагал.
Затем принес из чулана две канистры с керосином, облил еще не остывшие тела, одеяла, ковры, подушки. Набросал на трупы их одежду и снова облил керосином.
Лампочка неожиданно стала мигать и немного погодя погасла. Ветер, завывая, гудел в трубе. Боб отыскал керосиновую лампу, зажег ее. Снял с себя рубаху, носки и тоже бросил в общую кучу. Противно пахло керосином. Быстро переоделся в темно-серый костюм из итальянского трико, завязал галстук, спрятал во внутренний карман пистолет.
Поставил лампу около кучи, отошел к двери и, подняв старый сапог Юсупа, размахнулся, целясь в тонкое стекло. Раздался легкий звон, и вслед за ним вспышка. Боб Черный Зуб захлопнул дверь.
«Теперь ни одна стерва не знает, кто я и откуда. Концы оборваны».
Торопливо вышел в переулок, дважды повернул ключ в калитке и, не оглядываясь, кинулся прочь. Ветер валил с ног, сверкала молния, и, казалось, над самой головой осуждающе гремел гром.
Среди ночи над военным палаточным городком, заглушая шум ветра, пронзительно взревела сирена. Тревога! Тревога! Тревога!
Солдаты тяжело поднимались с коек, злые, недоспавшие. Чертыхаясь, впотьмах хватали одежду, натягивали сапоги. Зарыка растолкал Коржавина.