Победа достается нелегко
Шрифт:
Коржавин, пригнувшись, пошел за бригадиром. Они отошли к палаткам. Корней вынул из кармана нож в красивом кожаном футляре.
— На! От меня. Сталь отменная, высший сорт нержавеющей. — Астахов лезвием финки провел по руке выше запястья, сбривая волос. — Бреет запросто! В походе и хлеб порежешь и щетину со щеки снимешь. А вот тут, — он ткнул пальцем в футляр, — адресок мой. Приезжай, когда хошь, завсегда рады будем!
Коржавин попытался было отказаться, зачем, мол, такой дорогой подарок, но Астахов не хотел и слушать. Он вложил Руслану в руку нож и сказал:
— Завтра ты с нами уже не пойдешь. Знаю, сказали. Так
После отбоя Коржавин сложил свои вещи в небольшой походный чемоданчик. Завтра утром надо отправляться на тренировочный сбор. Конечно, было приятно и даже радостно, что ему оказывают такое доверие: участвовать в зональных соревнованиях личного первенства страны.
О таких состязаниях он давно мечтал. Это выход на большой ринг. Победители зональных турниров соберутся в Москве и на финальных поединках определят чемпионов в каждой весовой категории. И в то же время было немного грустно, что ему придется на длительное время расстаться с друзьями-ракетчиками и строителями. Они останутся здесь и через месяц-полтора начнут возводить новые здания, строить новый Ташкент. Интересно, каков будет он, новый Ташкент? Что-нибудь останется от прежнего облика?
Руслан с завистью подумал, что пройдут годы и когда- нибудь и они с Женькой Зарыкой приедут в Ташкент, и Зарыка, солидный офицер-ракетчик, будет водить его по улицам, потом остановится около многоэтажного дома и покажет, например, на пятый этаж: «Вон, видите, балкончик с цветочками?.. Так эту стенку я клал, там есть на кирпичах, если снять штукатурку, мои инициалы. Выцарапал гвоздем». А у него, у Руслана, не будет такой памятной метки. Он даже не отыщет место, где когда-то разбирал клоповники.
Глава одиннадцатая
Мощный подземный толчок разбудил, заставил вскочить на ноги палаточный городок, хотя еще минуту назад казалось, что никакой силой, даже пушечным выстрелом не поднять с постелей уставших за длинный день солдат- работяг. На небе вспыхнули огненные всполохи, раздался отдаленный, как раскат грома, гул.
— Братцы! Бомбят! — взревел спросонья Тюбиков, испуганно вскакивая с походной постели. — В укрытия!
— Балда, землетрясение! — отозвался Евгений Зарыка, не скрывая раздражения и хватая свои сапоги, а то еще в суматохе перепутают.
Подземный толчок был зловещим и резким. Земля вздрогнула с такой силой, что видавшие виды ташкентцы потом единодушно утверждали, будто толчок в ночь на десятое мая был таким же грозным, как и первый, апрельский.
Солдаты вскакивали тревожно растерянные. Те легкие подземные толчки, которые им пришлось перенести, и даже пятибалльное землетрясение седьмого мая ни в какое сравнение не шли с этим зловещим колебанием земли.
Наступило какое-то мгновение напряженной выжидательной тишины. Каждый еще не осознал, что произошло, и томительно ждал, что же будет дальше. И в эту минуту раздался заунывно тревожный одинокий собачий лай. На него тут же басовито отозвался чей-то пес. А через секунду город захлестнула волна собачьего воя. У Руслана холодок прошел по спине. Тысяча, а может, десятки тысяч псов залаяли одновременно. Жуткий, заставляющий цепенеть собачий лай раздавался со всех сторон.
А потом донесся тревожно глухой гул людских голосов. Сотни тысяч ташкентцев высыпали на улицы. Резко сигналя, пронеслись пожарные машины, кареты «скорой помощи».
Снова земля качнулась под ногами. Солдаты выбежали из палаток. Озабоченные, растерянные, встревоженные.
— Ты слышал? Опять!
— Как живая…
Руслан Коржавин, затянув ремень, в темноте машинально поправил складки рабочей гимнастерки, словно спешил на смотр. Светились, двигались, как светлячки, огненные точечки горящих папирос. Тупое гнетущее чувство, охватившее Руслана, не проходило. Солдаты собирались группками, разговаривали вполголоса, словно таясь от кого-то. Никакой команды не поступало. Если раньше, после легких подземных толчков, раздавались шутки, слышался смех, то теперь в кромешной ночной темноте слышались лишь приглушенные голоса. Каждому было не до шуток. Слишком все серьезно. Тягостное ощущение беспомощности и безысходной обреченности размагничивало волю. Это было первое по-настоящему сильное землетрясение, которое они переживали.
Коржавин поднял голову, посмотрел на небо. Густая холодная темно-синяя пустота, и на ней непомерно далекие, равнодушно мерцающие звезды. Какое им дело до того, что происходит здесь, на Земле, на одной из маленьких точек планеты под названием Ташкент… Звезды смотрели бесстрастно-холодно, как и сотни, миллионы лет назад и как будут смотреть на голубой шарик Земли потом, после нас, после детей наших детей, через сотни и тысячи лет. Стало до тошноты обидно за себя, за город.
— Мощно дало! Как будто не в палатке лежишь, а в закрытой коробке, которую снизу и с боков пинают великаны, отфутболивают друг другу. — Зарыка вслух пытался разобраться в своих переживаниях и ощущениях. — Жуть! Без дураков. И главное, знаешь, что бежать некуда, не спрячешься.
Земля, которая испокон веков была в понятии каждого россиянина надежным другом, матерью-кормилицей и опорой, вдруг повела себя предательски подло. В годы войны люди, спасаясь от артиллерийских обстрелов и налетов авиации, прятались в бомбоубежища, рыли щели, а солдаты сооружали себе окопы и блиндажи. Земля надежно укрывала и оберегала, а если она и вздрагивала от разрыва очередного снаряда или бомбы, то в этом вздрагивании каждый видел свое спасение — рвануло где-то рядом, в другом месте…
А здесь холодной ночью земля заходила ходуном сразу под огромным городом с миллионным населением. Страшная, неведомая, неизученная сила клокотала где-то под ногами на глубине нескольких километров, билась огненной массой в земную толщу, силясь прорвать ее и вырваться наружу.
— Говорят, под Ташкентом море, — доверительно сказал кто-то тихим голосом. — И вода, как кипяток.
— Не, там пустота. Того и гляди, провалишься…
— Ты что, по радио слышал? В последних известиях? — спросил Руслан незадачливого знатока, не скрывая раздражения.
— В трамвае слышал. Когда в увольнение ходил.
— Агентство ОГГ, — насмешливо сказал Зарыка.
— Какое еще там агентство? — обиделся говоривший.
— Трепачей. «Одна гражданочка говорила». А ты уши развесил и хлопаешь, как ненастроенный локатор, все цепляешь, на любой волне.
Заглушая все прочие звуки, над палаточным городком взвыла сирена. Ее пронзительно требовательный голос на этот раз солдаты воспринимали с какой-то спасительной радостью. Боевой сигнал снимал бездеятельное томление.