Победа инженера Корсакова
Шрифт:
К таким научным работникам Александр испытывал глубокое отвращение. Еще более придирчиво проверял он каждый этап своей работы. Товарищи восхищались тщательностью его экспериментов, — он брал на учет все мелочи, исключал возможность малейшей ошибки. Вот почему упоминание Дмитрия Сергеевича о работах некоего Николаева так заинтересовало Александра. Если этот неизвестный ему аспирант работал в том же направлении, что и он, у него появлялась новая возможность еще и еще раз проверить свои выводы.
В отделе кадров института Александру сообщили, что аспирант Николаев осенью сорок первого года ушел добровольцем на фронт и вскоре погиб в боях под Ленинградом. Александр прошел в лабораторию, где работал Николаев. Сотрудники лаборатории помнили одно: покойный их товарищ добился интересных результатов, разрабатывая новый тип выпрямителя, но окончанию его работ помешала война. Никаких письменных отчетов в институте не сохранилось. С началом войны лаборатория перешла на новую тематику, и где уж тут запомнить характер и подробности работ Николаева! Александра эти сведения не могли удовлетворить. Тогда его послали к Галине Сергеевне.
— Она единственная, кто, может быть, в состоянии вам помочь, — сказали ему, и он с удивлением заметил: те, кто ему говорил это, смущались, как будто вынужденные открыть какую-то семейную тайну.
Галина Сергеевна оказалась молодой женщиной с гладко зачесанными черными волосами. Она выглянула из-за дверей лаборатории, куда был «вход посторонним воспрещен», строго осмотрела Александра, попросила подождать.
Бывает так, что отношения двух людей, без всякой видимой причины, определяются с первого взгляда. Александр посмотрел на захлопнутую дверь и пожал плечами, где-то внутри себя удивляясь своей внезапной и несправедливой неприязни.
Галина Сергеевна вышла, спуская на ходу засученные рукава белого халатика. Александр рассказал, что его привело к ней. При имени Николаева лицо ее вспыхнуло и тотчас потухло.
— К сожалению, я плохо разбиралась в теме Анатолия, я по специальности химик, — сказала она резко. — Но все его записки находятся у него дома, у матери. Я могу вам дать ее адрес, — неохотно добавила она.
— Благодарю. Вы точно знаете, что материалы сохранились? — Александр решил не обращать внимания на ее тон.
Галина Сергеевна усмехнулась, некрасиво растягивая губы.
— Да, точно. А что, ваша диссертация закончена? — вдруг спросила она, глядя в сторону.
Он понял ее мысль и смутился.
— Закончена и сдана. Работа Николаева представляет для меня, пожалуй, архивный интерес. Во всяком случае, если я найду там что-нибудь интересное, я не воспользуюсь этим без ссылки на имя ее автора, — добавил он вызывающе.
Теперь смутилась она. Александр взял нужный ему адрес и поспешил распрощаться.
Раздосадованный этой встречей, он хотел было прекратить поиски работы Николаева. Но привычка доводить до конца всякое начатое дело взяла верх. Он ехал по адресу, который дала ему эта неприятная, неприветливая женщина, и сам себе доказывал, что вся эта его затея ни к чему.
До той минуты, пока Александр не увидел Марию Тимофеевну Николаеву, он ни разу не подумал об Анатолии Николаеве как о человеке, который когда-то жил здесь, в этом городе, входил в эту тесно заставленную мебелью комнату, может быть спал вот на этой потертой плюшевой кушетке. Для него Николаев был с самого начала мертв. Ему не приходило в голову, что для Марии Тимофеевны ее сын еще продолжал жить в неиссякаемом материнском
Когда Александр, избегая лишний раз упомянуть имя сына, осторожно объяснил ей, зачем он здесь, Мария Тимофеевна, видно, плохо поняв его, спросила:
— Вы знали Толю?
И Александр, снова повторяя историю своего прихода, вдруг подумал о том, что он, действительно, мог быть знаком с Анатолием.
— Я с удовольствием покажу вам его записки, — сказала Мария Тимофеевна. — Тут их целый чемодан. Я, когда меня эвакуировали, возила их за собой всю войну.
Она вытащила из-под кровати старенький, видавший виды, фанерный чемодан и вышла за тряпкой, чтобы обтереть пыль. Александр осмотрелся. В углу у окна стоял небольшой письменный стол, застланный чистой бумагой, прибранный, какой-то безжизненно-аккуратный. Над столом висела фотография. Александр подошел ближе. Худощавое, слегка угрюмое мальчишеское лицо, очень похожее на Марию Тимофеевну, с откинутыми набок светлыми волосами смотрело со стены. На столе, подле чернильного прибора с давно высохшими чернилами, стоял в рамке под стеклом портрет Галины Сергеевны. Александр сразу узнал ее, хотя тут она выглядела совсем молоденькой девушкой и все было другое: прическа, даже черты лица, — мягче, нежнее. Она так приветливо улыбалась Александру, что от его еще свежей обиды не осталось и следа. Александр подошел к этажерке. Почти те же книги, что и у него в шкафу. Курс электромашин, ионные выпрямители, техника высоких напряжений… Нехватало только нескольких новых изданий, выпущенных после войны.
— Не хочется расставаться с ними, — сказала Мария Тимофеевна за его спиной. Она вошла неслышно. — Остальные я раздала товарищам, целый сундук, а эти оставила. Здесь много пометок его рукой.
Было что-то величественное в том, как храбро жила она со своим горем, не мирясь, не прячась и не забывая ничего.
Мария Тимофеевна открыла чемодан и вынула тщательно перевязанные пачки бумаг.
Александр сел к столу. Он раскрыл первую пачку сверху. Дешевая писчая бумага потемнела по краям и пахла сыростью. Крупным детским почерком на заглавном листе было выведено название темы. Несколько иначе сформулированная, но та же тема, что и у Александра.
Со странным, все возрастающим тревожным и грустным любопытством читал Александр вводную часть. Иногда он непроизвольно отмечал ногтем сомнительные места, со снисходительным удовлетворением убеждаясь, что его обзор гораздо полнее.
Отчеты первых лабораторных опытов он просмотрел без особого интереса. Все это была неизбежная для каждого исследователя кропотливая черная работа по подготовке аппаратуры и накоплению исходных данных. Потом началось главное — поиски, нащупывание новой схемы выпрямителя. Все так! Кончилась проторенная дорожка существующих приборов. Рубеж. Предел. Уже нечего дальше менять, дополнять, дальше начинается творчество.
Александр легко следил за поспешными сокращенными записями Николаева. Здесь все было знакомое, прочувствованное и передуманное им самим. Некоторое время Николаев двигался отличным от него путем, потом их дороги снова сошлись, и Александр испытывал странное ощущение, читая свои же, но искаженные чужим почерком, чужим слогом мысли. В работе Николаева замечалась какая-то неровность, нетерпеливость. Иногда он подолгу топтался на одном месте, повторяя одни и те же опыты, иногда, — и это случалось чаще, — он перепрыгивал ряд звеньев и сразу добивался того, к чему Александр приходил путем долгих и трудных раздумий.