Победитель крыс
Шрифт:
«Значит, Настоящий Кот, или, по крайней мере, один из них — это мой Степа? — преисполняясь какой-то домашней уверенности, спокойствия и радости, но стараясь не показать виду, что знает кота, подумал Борис. — Вот почему он говорил, что он мне не соперник. Ведь мы друзья. Но как же он уцелел? Как спасся? И как попал сюда? Ничего себе новое знакомство!..»
Впрочем, и вправду новое. Кто бы мог даже предположить, что обычный домашний Степка окажется таким героическим персонажем, да еще в чужой стране, да еще таким знаменитым!
Тем временем за столом продолжалось что-то вроде спора. Борис прислушался. Говорили о его предполагаемом походе к Мудрецу. Говорил Саша:
— Да еще надо, чтоб Заклинательную Песню кто-то ему рассказал. Короче, нужны объективные условия, которых и в самом
Борис немедленно включился в беседу:
— Но Эмили рассказала мне Заклинательную балладу о рыцарях!
— А, это… — презрительно махнул рукой Саша. — Но это же она сама придумала. Понимаешь, сама! Это все ерунда! Как ни обидно, но нужно еще ждать.
Саша привалился к столу и для убедительности стучал ладонью. На стук подкатил со своей тележкой Шурик и вопросительно на них уставился. Саша недоуменно на него посмотрел мутными все еще глазами, но, тут же спохватившись протянул ему смятую денежную бумажку и попросил сообразить еще закуски. Шурик мигом спрятал бумажку в кулак, потом подмигнул здоровым глазом и, заговорщицки наклонясь к столу, шепнул:
— Нацедите, мужики, мне еще немножко, старикану отнесу, ну, гардеробщику нашему, — и добавил, хихикая, — правду говорят, как ни биться, а быть, что к вечеру напиться.
Он и в самом деле уже едва держался на ногах, и казалось, что если бы не тележка, за которую он ухватился, то давно бы ему лежать на полу. Саня немедленно полез под стол за бутылкой и, оглянувшись («Да никого нет, — сказал Шурик, — лей по-быстрому. Лей, не жалей»), пустил из горлышка зеленоватую струю в стакан Шурика.
— Хватит, хватит, — пробормотал тот, когда стакан наполнился на две трети, и, икнув добавил: — И так натянулся, как губка. Хоть выжми, — хихикнул и ушел, унося стакан под полой Своего грязного белого халата.
— Давай сразу и нам, — сказал Саша. — Пока никого нет. Да и гостя не забудь. Пусть выпьет с нами, чтоб довелось ему услышать Настоящую Заклинательную Песнь из Настоящей Волшебной Книги, а не выдумку нашей юной подруги.
— А я и не навязываюсь, — отрезала Эмили.
— Я с вами не согласен, — натянуто улыбаясь, обратился Борис к Саше и Сане, — Эмили мне прочитала замечательные Настоящие Стихи, — Борис всегда воспламенялся от стихов, как и положено «книжному мальчику» — так иронически называли его в школе учителя. Можно даже сказать, что если бы ему все время читали стихи, он ни на минуту не терял бы возвышенности чувств. Но благо и то, что при чтении и сразу после эта возвышенность в нем просыпалась, и он даже бывал готов на подвиг. Поэтому не мог не вступиться за стихи, которые так взбудоражили его, что довели от домика старухи до Деревяшки. К тому же, после появления Степы, исчезнувшего, вроде бы погибшего, а теперь так чудесно-таинственно воскресшего Настоящего Кота, тоже, как и он, любителя поэзии, некоторое раздражение он испытывал против Саши, который, зазвав его в Деревяшку, так ничего и не умел ему сказать, хотя был взрослый, как и приятель его Саня, а ничего не знал, хуже него, чужого здесь, да еще и подростка. Тоже мне, а еще другом себя называет.
— Я не согласен, — повторил он для уверенности. — Я вам прочту несколько строф, и вы поймете, почему я считаю их Настоящими Стихами и почему они подействовали на меня как призыв, — и в такт ритму стихов поднимая и опуская вилку, он прочитал:
Но лишь тот, кто прозрел свой высокий удел,Кто беде и опасности рад,Тот в безлунную мглу пусть взойдет на скалу,В полночь мрачную вперит свой взгляд.Пусть душа не дрожит, пусть отважно глядитТот храбрец, что не ведает страх,И, коль взором остер, он увидит костёр,Что далёко мерцает в горах.Пусть тогда по скалам устремится к горам,Где огонь полуночный горит,И когда подойдет, коль душа не замрет,То— Ну и что, — прервал его Саша. — Я же не спорю, что это хорошие стихи, чудак ты человек! А заклинительность возникает всего-навсего от повторения словечка «пусть», это же элементарно просто, обычный поэтический прием. Но я-то тебе толкую о Настоящей Заклинательной Песне, о которой еще моя бабка рассказывала, задолго до Милкиного рождения! Понял? А Милка просто срифмовала то, что я ей рассказывал…
— Эй, не относитесь так небрежно и высокомерно к поэзии, — воскликнул кот, оказавшийся неожиданно опять у стола, и, подмигнув Борису, подкрутив свои мушкетерские усики и не ожидая от Саши ответа, обратился к сразу посветлевшей и ожившей с его появления Эмили: — А, кстати, милочка, почему тебя зовут Милкой? Ты что, Людмила?
— Нет, Эмили, — послушно ответила она.
— Впрочем, и он не Руслан, — кот кивнул на Бориса. — Но в этой истории, похоже, вы повязаны между собой до конца.
Эмили поглядела пристальнее на Бориса и улыбнулась ему удивленно, но начинавшийся так хорошо для героя разговор досадливо прервал Саня:
— Довольно скучно на вас смотреть. Что это мы все сидим и сидим, так все яйца отсидим и ничего не высидим. Давайте, наконец, выпьем. Да и ты гость дорогой, все же тост за тебя подымали. И не бойся. Одну выпьешь — боишься; другую выпьешь — боишься; а как третью выпьешь, уж и не боишься.
Борис поднес к носу стакан и тут же опустил: ударил такой тошнотворно-ядовитый запах, что заранее мутило и тянуло на рвоту.
— Не хочется чего-то, — сказал он.
— А мы хотим? — присловьем отозвался Саня. — Пьем ведь. А тебе и полезно. Как вошел, ничем не согрел душу.
— Противно.
— Да и нам не нравится, а что поделаешь! Терпим, а пьем!
«Выпил ли бы отец, чтоб не обидеть друзей?» — спросил себя Борис и, пересиливая, поднял стакан, слегка пригубив его.
— Вот это по-нашему, — начал было Саня, но в этот момент кот как-то неловко пошатнулся, толкнул Бориса, так что стакан у того из руки выпал, упал и разлился.
— Ах, извини! — всплеснул лапами кот, — какой я неуклюжий! Но, может, это к лучшему. Средь массы пословиц, что я знаю, есть одна, удивительно подходящая к этому случаю. Кто винцо любит, тот сам себя губит. А сколько печальных историй мог бы я порассказать на этот счет! Они, к сожалению, касаются и нас, котов. Да, да, знавал я одного кота, — тут он много значительно посмотрел на Бориса, — так он так любил валерьянку, ну, словно настоящий пьяница. Она-то и послужила причиной его гибели, а кот был и учтив, и обходителен, храбр и разумен. И что еще? Могу я вам сказать, как этот кот искусно вел войну против мышей и крыс, какие, клянусь вам в том, выдумывал он хитрости, и как, ловчее многих, то, мертвым притворясь, висел на лапах вниз головой, то пудрился мукой, то прятался в трубу, то под кадушкой лежал, свернувшись в ком, короче, герой был настоящий! И вот, пристрастие к проклятой валерьянке и стало причиною его погибели. И он, на запах валерьянки привлечен кошатниками схвачен и убит, и неизвестно, где он и зарыт, — кот стряхнул слезинку, покатившуюся по его пушистой морде. — В память о нем отныне, — сказал он, переходя на обычную, не ритмическую речь, — я и мой приятель пьем только молоко.