Победитель свое получит
Шрифт:
– Не знаю.
Алим Петрович покачал головой и опустил тяжелые темные веки. Меж длинных ресниц его померкшие глаза вдруг заискрились грозно, как в былые дни.
– Если ты мне врешь – пожалеешь. Если что-то скрываешь – пожалеешь. Если хитришь – пожалеешь. О чем это вы с ней вчера говорили у бакалеи?
«Неужто Снегирев накапал?» – ужаснулся Илья, а вслух сказал бойко, насколько мог:
– Говорили о рекламных акциях, о чем же еще? Я очень хочу подзаработать – у нас кредит на холодильник. Но мне не везет – вот уляпал этот белый костюм. Анжелика Витальевна
– Тамарочка принесла сегодня все это, – кивнул Алим Петрович на куриные доспехи. – Не знаю, куда девать.
– Я думал, Анжелика Витальевна здесь, – лепетал Илья. – Мне вообще-то и на глаза ей показываться стыдно, раз я костюм испортил. Да и акцию смазал… Но я хотел ей сказать, что я нечаянно…
– Нет ее, – сказал Алим Петрович и горестно свистнул ноздрями. – Нету! Я спал, а она из дома ушла. Из моего дома! Мои парни проворонили! Они ответят.
Илья сочувственно покачал головой. Лежать снова бесу Лехе в кусках!
– Знаешь, где она, – сразу скажи, – добавил Алим Петрович. – Ты тоже ответишь, если соврешь. Мне врать нельзя. Не захочешь жить, если соврешь! Я сам не вру и другим не даю. Помни это. Иди!
Илья торопливо двинулся к выходу.
Когда он уже был в дверях, Алим Петрович окликнул его:
– Стой!
Илья в ужасе обернулся.
– Что, спишь со своей? Как там ее? Катя? – сурово спросил Алим Петрович.
– Ксюша. Сплю. Спасибо за продукты, – отрапортовал Илья.
Сейчас все это было правдой, но хотелось соврать. Вчерашняя вечерняя муть поднялась с самого дна души. Сердце забилось прямо в горле. Эх, Тара!
– Чего краснеешь? Секс – это хорошо. Спи на здоровье, – усмехнулся Алим Петрович. – Только держи ее крепко! Корми сладко, а гулять не давай. Это наше дело – гулять. Они кушают, они деньги берут, они любить должны.
Получив такое полезное наставление, Илья наконец вышел в коридор. Леха и Тазит стояли по сторонам хозяйской двери, как две прочные колонны, одетые в черные похоронные костюмы. Их проштрафившиеся лица были сегодня особенно черствы и свирепы.
День умер в тоске. В семь часов фонари, ровно ничего не освещая, цепочкой загорелись вдоль проспекта Энтузиастов. Дворы и переулки остались нетронуто-черны.
Илья очень удивился, когда обнаружил себя за школой, на знакомом футбольном поле. Как он сюда попал? Ведь он определенно шел домой! Почему же дом Тары сейчас сиял перед ним огнями чужих квартир?
На пятом этаже было темно. Пришлось обойти дом и поглядеть с другой стороны – туда выходили окна кухни. Есть! Ее кухонное окошко светится, даже какие-то тени шевелятся за желтыми занавесками.
Илья вспомнил, что на этих занавесках нарисованы огромные бананы и ананасы. Еще он вспомнил, как сладко целует Тара, когда захочет, и как она позволяет все, когда ей грустно. «Нельзя! – сам себе сказал бесстрашный и благородный Альфил. – Пользоваться ее слабостью низко. Нельзя!»
Однако известные ему из разных источников Конотопов, Валька Куцаев, какой-то Беляков и другие вдруг встали перед ним ухмыляющейся шеренгой. Все они были с лицом Конотопова, поскольку других друзей Тары Илья никогда не видел. Нет уж! Он всех их должен опередить!
Быстрым шагом Илья направился к подъезду и ткнул пальцем в первую попавшуюся кнопку домофона.
В ответ домофон захрюкал, а Илья сообщил ему гнусным голосом, похожим на женский:
– Квитанции за горячую воду, за октябрь.
– Уже? Черт бы вас побрал! – рявкнул домофон, но дверь все-таки щелкнула.
Илья проник в подъезд.
Дверь ему открыла сама Тара. Была она в таком затрапезном банном халатике, что Илья ужаснулся. Волосы как попало собраны в хвост, пробор кривой, а лицо распухшее, будто она долго плакала.
– Чего тебе? – спросила она Илью и воинственно выставила ногу за дверь, чтобы непрошеный гость не вздумал рваться в квартиру.
Голос у Тары тоже был сегодня недобрый. В ней не осталось ни капли лучезарности, что окатила Илью, когда они в первый раз встретились в «Фуроре». Если бы первый раз был сегодня, то Илья, наверное, даже не запомнил бы ее лица.
Но все уже решилось – тогда. Назад пути не осталось. Вдобавок Илья знал, какая Тара на самом деле – не растрепанная и вздорная, а теплая, нежно-смуглая, уступчивая. Но даже это ерунда! Главное, со вчерашнего вечера Тара – его девушка. Он хотел, чтобы это продолжалось, чтобы это снова случилось. Сию же минуту!
– Ты в порядке? – спросил он, всматриваясь в горячие трещины на ее губах и в глаза, где катастрофически убавилось голубизны. – Болеешь, что ли? А как же репетиция?
Тара надменно посмотрела в сторону, на стену, сощурилась. Но слезы не послушались ее и покатились с нижних слипшихся ресниц. Тара размазала их по щекам тонкой смуглой рукой.
– Вечно дурачком прикидываешься, Бочков! Неужели ничего не знаешь? – сказала она.
Илья опешил:
– А что я должен знать?
– Кирилл…
Дальше Тара говорить не могла и беззвучно зарыдала, закусив губу и дергая плечами.
– Умер? – в ужасе предположил Илья.
Еще недавно он хотел чего-то подобного, но теперь ему стало стыдно своих скверных желаний. Неужели они сбылись?
– Боже, какой дурак! – взвизгнула Тара. – Дурак! Кирилл просто пропал. Исчез, ушел. Насовсем! Не знаю куда. Во Дворце висит объявление, что репетиций пока не будет – вплоть до назначения нового руководителя студии. Какой новый? Кому он нужен? Зачем?
Она расплакалась в голос и отвернулась к стене. Нечесаный хвостик ее русых волос запрыгал в капюшоне халатика.
Какая-то старуха выглянула снизу, с площадки четвертого этажа: ей хотелось узнать, кто это плачет так горько. Увидев Тару, она облегченно махнула рукой:
– А, снова Ксюшка со своими кавалерами! То на шею им кидается, то ревет. Ох, принесет она Ленке в подоле, чует мое сердце. Дотаскается девка!
Когда зловещая старуха скрылась в своей квартире, Илья снова принялся за расспросы: