Победитель свое получит
Шрифт:
– Ксюшенька, к тебе Иван, – сообщила дочери в прихожей Елена Александровна.
Тара восприняла эту весть как должное. Удивилась она только тогда, когда увидела Илью:
– А, Бочков?..
Илья поднялся из-за стола, так и не прикоснувшись к селедке. Он вопросительно уставился на Тару.
– Ладно, пошли, – снизошла та.
Комнатка у Тары оказалась тесной, скромненькой, с парой невинных постеров на стене и с афишей какого-то спектакля студии Попова.
– Кирилл уехал в Москву, – с порога начал Илья.
– Я
Илья удивленно смотрел на нее. Она, наверное, давно бросила плакать, но улыбаться еще не начала. Голубые свои глаза она обвела широкой траурной чертой, а вот белую майку поверх черного лифчика вряд ли можно было назвать траурным нарядом. На смуглых плечах Тары сияли электрические зайчики, в глубоком вырезе тесно устроились загорелые грудки. От розовых губ даже на расстоянии тянуло конфетами и детскими духами. Все это было невыразимо прекрасно.
– Я сам провожал Кирилла, – сообщил Илья ватным голосом. – Он очень жалел, что пришлось бросить студию.
– Это вряд ли, – не поверила Тара. – Он всех нас бездарями считал, лузерами. Даже Виталика! А потом, Москва… Там ведь все по-другому!
– Угу. Там Барахтина, – подхватил Илья. – Она пригреет, поможет и вообще баба надежная. Кирилл так и сказал.
– Да? Наверное… Барахтина великая актриса. Но даже она не может его не любить! Кирилла ждет мировая слава.
– Даже межгалактическая – чего уж мелочиться? Нет, твой Кирилл трус и тряпка. Из-за него погибла Изора.
Тара сощурилась:
– Кто-кто?
– Изора? Это одна женщина. Ее задушил гражданский муж, потому что она любила Попова.
– Вот видишь! – обрадовалась Тара. – Его нельзя не любить. Я же говорила! Он необыкновенный. Я бы из-за него тоже смогла бы… так же, как она…
– Что? Умереть?
– Да! Из-за него! Любовь и смерть всегда рядом. Вот ты бы смог задушить меня из ревности?
На всякий случай Илья глянул на смуглую бархатную шею Тары и покачал головой:
– Нет. Не хочется что-то душить.
– А ты попробуй!
– Вот еще! Да ну!
– Попробуй! Слабо?
– Хорошо…
Душить Тару Илья, разумеется, не стал. Он только прижал ее к спинке дивана и стал целовать в горячую шею. Тара сначала ерзала, отбрасывая его руку и ладонью отодвигая его губы.
– Все вы одинаковые! – шептала она сурово. – И ты, и Федосеев!
«А это, интересно, кто еще?» – подумал Илья, но Тару не выпустил.
Она и сама больше не вырывалась – только смеялась еле слышно, да мазала ему нос розовой помадой со своих веселых губ, да поправляла лямку лифчика, которую он норовил спустить.
Настольная лампа, оказывается, выключалась простым нажатием ноги! Зайчики на гладких плечах Тары сразу сделались из желтых голубыми – лунный свет непрошено влез в окно из холодных сумерек. Глаза Тары сначала увеличились, потом закрылись. Ее руки, которые до того ловко толкались локтями, вдруг разлетелись в стороны, чтобы тут же соединиться в теплое кольцо объятия.
– Только тихо, – шептала Тара губами, которые больше не пахли карамельками. – Там мама! Тихо!
Елена Александровна была совсем рядом, за стенкой. Должно быть, она в одиночку справилась с чисткой селедки и включила телевизор, где с вороньими криками заспорили участники какого-то ток-шоу.
– Тихо, тихо! – шептала Тара.
Но спорщики в телевизоре не унимались и, кажется, скрипя микрофонами, принялись драться.
Через час Илья уже натягивал в прихожей куртку и совал левую ногу в правую кроссовку. Тара стояла рядом и снисходительно улыбалась.
– Ну вот, ты моя сто тринадцатая ошибка, – говорила она. – Не знаю, почему у меня всегда так выходит. Я невезучая! Только ты не делай никаких выводов и не вздумай потом приставать. Лучше тебе сюда больше не приходить. Совсем! Или уж в следующий четверг, не раньше.
Из кухни показалась белокурая голова Елены Александровны.
– А селедочки, Игнат? Не хотите? Картошечки в мундирках? Жаль. Иди тогда ты, Ксюшенька, детка, покушай. С лучком, как ты любишь.
Илья торопливо попрощался. Переодеть кроссовки на нужные ноги он решил на лестничной площадке.
– Как жаль, что ты мне совсем не нравишься, – вздохнула напоследок Тара. – Представить себе не можешь, до чего я несчастная! Во вторник у нас последняя экономика, две пары – и в шесть я уже дома. Раньше студия была, а теперь вот… Не вздумай только приставать! Я ведь знаю, вы все одинаковые и все хотите одного. Известно чего. Ладно, до завтра!
Громадная шершавая луна, холодно подсвеченная с одного боку, висела над крышами. Ее сияние перебивало экономный свет фонарей. Деревья были без листьев и потому стояли молча. Теперь все далеко было видно и слышно.
Илье вдруг показалось, что в конце аллеи, в точке, где сходятся края дорожки и вершины тополей, кто-то идет. Кто-то маленький, кто-то бесстрашный. А рядом мечется и подскакивает что-то большое и неспокойное.
Илья остановился. Не хватало только, чтобы Снарк и сегодня лупил его лапами по груди или пояснице!
Илья свернул в соседний двор и зигзагами вернулся домой. Он отчего-то устал и проголодался до изнеможения.
– Привет, мам! – помахал он рукой из прихожей. – Что новенького у миллионеров? Барахтину наградили орденом подтяжки?
– Ты хотел сказать – Подвязки? – задумчиво переспросила Тамара Сергеевна. – Такой орден есть в Англии, а у нас, кажется, Белого орла? Знаешь, Барахтину снова схватили. У нее изъяли почку для трансплантации олигарху Тополеву. Он все-таки оказался ее братом-близнецом!