Победителей не судят
Шрифт:
Выйдя на остановке, он двинулся в сторону гастронома, а едва автобус скрылся за поворотом, свернул к лесу. Помахивая хозяйственной сумкой, Касьянин пересек пустырь и скрылся среди мелкого кустарника. Словно подчиняясь какому-то давно известному закону, словно имея в этом хороший опыт, Касьянин еще некоторое время шел, не оглядываясь. И лишь когда наверняка его нельзя было увидеть с верхних этажей ближних домов, оглянулся. И, конечно же, убедился еще раз, что вокруг никого не было.
Касьянин знал эти места — иногда ранним утром он приходил сюда с Яшкой собирать грибы. Лисички попадались, сыроежки, к осени бывали чернушки и валуи.
И сейчас Касьянин шел так, будто собирал грибы, — подобранным прутиком шевелил траву, пригибался иногда, передвигаясь не по прямой линии, а путано и бестолково, как обычно и ходят грибники. Но тем не менее общее направление выдерживал четко — он шел к небольшому озеру, окруженному старыми березами.
Один берег был пологим, другой, противоположный, обрывистым. Так обычно бывает на речках — сказывается вращение планеты, когда один берег подмывается, а от второго вода отходит.
Озеро оказалось таким, каким он и ожидал его увидеть, — тихим, с редкими плавающими листьями и совершенно безлюдным. Касьянин присел на берегу и некоторое время сидел неподвижно, прислушиваясь и незаметно оглядываясь по сторонам. Нет, все-таки никого в этот полуденный час не было ни на озере, ни вокруг.
Вынув из сумки тяжелый сверток, Касьянин развернул газету и разложил ее у ближайшего куста. Потом взял револьвер, оглянулся еще раз по сторонам и дважды выстрелил в расстеленную на траве смятую газету. Постояв некоторое время и убедившись, что никто не ломится к нему сквозь заросли, поднял газету, внимательно осмотрел. Ни единой дырочки от дробинок он не увидел.
— Ни фига себе, — пробормотал озадаченно, но без удивления. Касьянин ожидал именно такого результата. Вывод напрашивался сам собой — оба заряда были газовыми, легкое пощипывание в глазах это подтверждало. Дробовые он использовал в ту дурацкую ночь. Да, патроны были расположены не в том порядке, о котором говорил ему Ухалов. Что-то напутал дурак толстобрюхий, что-то напутал.
Уже не колеблясь, Касьянин взял подаренный Ухаловым револьвер за ствол и, не размахиваясь, коротким броском снизу, от колен забросил его на середину озера. Раздался негромкий глухой всплеск, по озеру пробежали и тут же погасли круги, чуть вздрогнули на воде листья, уже пожелтевшие листья этого лета.
Посидев минут пять, Касьянин поднялся, отряхнул штаны от сухой травы и, уже не прячась, не притворяясь грибником, направился к ближним домам.
За хлебом.
Каждый раз, когда раздавался телефонный звонок, Марина устремлялась к нему первой, словно хотела узнать что-то чрезвычайное, будто пыталась уличить Касьянина в чем-то противозаконном. И теперь вот, едва прозвучал звонок, она рванулась из кухни с такой скоростью, что ее чуть было не занесло на повороте, хотя Касьянин сидел в комнате на диване и ему до телефона достаточно было сделать один шаг.
— Сиди уж! — запыхавшись, сказала Марина, объясняя свою спешку. — Пока поднимешься... Да! — крикнула она в трубку. Молча послушала, ничего не ответила, положила трубку рядом с аппаратом и, уже уходя на кухню, сказала не то раздраженно, не то разочарованно:
— Тебя!
Касьянин проводил жену взглядом, поднялся, взял трубку.
— Да! — сказал он громче, чем следовало, чтобы Марине на кухне не пришлось красться к двери и прислушиваться. Он всегда орал в трубку, чтобы избавлять жену от этих излишних усилий. Кроме того, у Марины со слухом были явные нелады, иногда ей чудились такие касьянинские слова, такие признания и заверения, что ему потом ночь напролет приходилось оправдываться, а убедившись в полной бесполезности своих объяснений, он открывал холодильник и, опрокинув в себя стакан водки, ложился, отвернувшись к стене.
Звонил Ухалов.
— Старик! — закричал он с какой-то радостной возбужденностью. — Я тебя жду! У меня все готово!
— Да? — удивился Касьянин, почувствовав спиной взгляд Марины из кухонной двери. — А если конкретнее?
— Все налито, разложено, нарезано! Возле твоей тарелочки с правой стороны лежит ножичек, а с левой я положил вилочку. И ножичек, и вилочку протер чистой тряпочкой.
— А по центру?
— По центру, старик, рюмочка. Только что вынул бутылку из морозилки и едва успел разлить, как рюмочка твоя с ног до головы подернулась не то инеем, не то изморозью... В общем, старик, она затуманилась. Знаешь, как туманятся глаза у красивых девушек в определенном состоянии...
— Знаю, — прервал друга Касьянин.
— Ты идешь?
— Да!
— Немедленно?
— Да! — повторил Касьянин и положил трубку.
Постоял, прислушиваясь к тому, что происходило у него за спиной. За спиной была тишина, но по грохоту тарелок он понял, что Марина суть разговора с Ухаловым разгадала во всех подробностях, осудила его, разочаровалась в нем, впала в состояние скорбное и осуждающее.
— Будете поддавать? — прокричала она с кухни.
— Обязательно, — ответил Касьянин, поморщившись. Не любил он, терпеть не мог отвечать на подобные вопросы. Они были для него не менее мучительны, чем утренние упреки в вечернем переборе.
— По какому поводу? — в голосе Марины зазвучала веселая злость.
— А какой бы ты предложила? — спросил Касьянин уже из прихожей, уже нащупывая в полумраке растоптанные свои босоножки, которые можно было надеть без помощи рук.
— Перебьетесь!
— Я тоже так думаю, — пробормотал Касьянин, справившись наконец с босоножками.
— А кто будет Яшку выгуливать?
— Степан справится и без меня.
— Что?! — Марина мгновенно преодолела расстояние из кухни до прихожей и возникла в проходе в позе гневной и воинственной — уперев кулаки в то место, где когда-то у нее была неплохая талия, во всяком случае, просматривалась. — Ты не слышал, что случилось на пустыре этой ночью?
— А что там случилось? — невинно спросил Касьянин, открывая дверь.
— Труп! Там нашли труп!
— Но ведь его уже увезли?
— Я не пущу ребенка на пустырь!
— Ладно, — устало согласился Касьянин. — Я не долго... Выгуляю.
— Я и тебя не пущу!
— Разберемся, — вздохнул Касьянин и плотно прикрыл за собой дверь.
Постоял, выжидая, не рванется ли Марина вслед за ним, чтобы остановить, образумить, вернуть. Нет, не рванулась. — И на том спасибо, — пробормотал Касьянин и нажал прожженную сигаретами кнопку лифта. Что-то в глубинах дома вздрогнуло, напряглись, заскрипели невидимые канаты, и послышался гул приближающейся кабины.