Победителей не судят
Шрифт:
Касьянин сидел у окна и блуждающим взглядом смотрел в окно, не видя ничего, кроме вчерашней стычки на пустыре. Неужели дробовые патроны шли раньше?
— одна мысль донимала его и не отпускала весь день. Да, он видел четыре пустые гильзы в барабане, последние два патрона остались нетронутыми. Не начал же он с дробовых, это было попросту невозможно. Вчера он вообще не придал этому значения, как не придают значения чему-то совершенно невероятному. Увидит, к примеру, кто-то, что человек по небу летит. «Надо же!» — скажет, удивится и забудет, потому что это невозможно. Войди сейчас в этот автобус президент Клинтон с распахнутой ширинкой, и никто не удивится, потому что это невозможно.
Собственно, с распахнутой ширинкой он бывает частенько, об этом знает все человечество, невозможно другое — появление Клинтона в автобусе.
— Хлеба купил? — спросила Марина, когда Касьянин еще не успел закрыть за собой дверь.
— Нет.
— Надо купить!
— Куплю.
Касьянин давно открыл для себя способ уходить от неприятных разговоров — надо точно отвечать на поставленный вопрос. И не более того. Ни слова лишнего.
И тогда не нужно думать, не нужно объяснять что-то такое, чего объяснить невозможно.
— Вечером будет поздно. Останется только черствяк.
— Да, только черствяк.
— Надо сходить сейчас.
— Схожу.
Марина вышла с кухни и, вытирая передником руки, подозрительно посмотрела на Касьянина — что-то слишком покорен он, что-то слишком безропотен.
— Поддал? — спросила она.
— Нет.
— Ухалов звонил.
— Это хорошо.
— Вечером зайдет.
— Буду ждать.
— Слыхал про убийство?
— Какое? — спросил Касьянин.
— Хлопнули бандюгу из нашего двора. Представляешь?
— Разборки, наверное.
— Собаку выгуливал, — делилась Марина скудными познаниями о ночном убийстве.
— Значит, хороший человек.
— С чего бы это?
— Животных любил.
— Ты вон тоже Яшку вроде любишь! Получается, что и ты хороший человек?
— Получается, — улыбнулся Касьянин своей маленькой победе в этом семейном перебрехе. Марина сама загнала себя в угол и теперь пыталась выкрутиться.
— Всех собачников опрашивали, — сказала она. — К нам тоже приходили. Тобой интересовались.
— А я при чем?
— Составили список всех собачников. И ты тоже в этом списке. Вопросы у них, понял? Вопросы.
— Давай сумку, — сказал Касьянин, все еще не выходя из полутемной прихожей. — Пойду за хлебом.
— Может, перекусишь? — сжалилась Марина.
— Потом.
— Чаю выпей.
— Потом.
Касьянин вошел в туалет и, закрыв за собой Дверь, постоял с минуту. Открыл кран, подставил руки под холодную струю и на некоторое время замер. Пришло приятное ощущение, будто он в эти минуты смывал с себя что-то грязное, неприятное, позорное. Вытерев руки насухо, открыл дверцу шкафа и из-за пачек со стиральным порошком вынул револьвер. Еще раз осмотрел барабан — все гильзы были пусты, кроме двух.
— Все правильно, — пробормотал он, — все так и должно быть.
Обмотав револьвер подвернувшейся газетой, он сунул его в хлебную сумку и вышел из туалета.
Марина стояла в проходе, поджидая его.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Да, все нормально.
— В магазин и обратно, да? — уточнила она, уловив какой-то сдвиг в душе, в настроении Касьянина.
— Конечно, куда я в такую жару.
— Ну, смотри, — сказала она, но не уходила, стояла в проходе и наблюдала за Касьяниным, пока тот открывал дверь, выходил на площадку. Она словно ожидала, что вот в эти секунды он сорвется и скажет ей такое, о чем она догадаться не может, но явственно чувствует — с мужем происходит неладное.
Касьянин вышел и закрыл дверь, не оглянувшись. Выйдя из подъезда, некоторое время стоял неподвижно, привыкая к яркому свету и при этом зная, что на него с двенадцатого этажа смотрит в эти минуты Марина.
— Привет, Илья! — Касьянин обернулся — к нему подходил участковый Пияшев.
— А, привет, Саша.
— Слышал?
— Да я уже в своей газете заметку дал... Завтра весь город будет знать про наши события.
— Надо же, хлопнули мужика, — сказал участковый, пожимая руку Касьянину. — Все-таки хлопнули. А уж до чего крут был, до чего крут! — Пияшев чуть ли не восторженно покрутил головой.
— Сейчас в народе говорят, что крутыми бывают только яйца, — заметил Касьянин.
— Хлопнули все-таки... Надо же, — продолжал причитать участковый. — Хлопнуть Пахомова, а?!
— Что-то похожее ожидалось?
— Да ладно, — махнул рукой участковый. — Ты и сам не хуже меня знаешь.
Одно, Илья, смущает... Не похоже это на заказное убийство, ох не похоже! — Пияшев покачал головой, и на его пухловатых губах возникла какая-то слишком уж взрослая кривая усмешечка.
— А на что похоже?
— Анфилогов хотел с тобой поговорить... Следователь.
— Поговорим.
— Вопросы у него к тебе.
— Тоже собаку решил завести?
— Не знаю, заведет ли, но поговорить хотел о собаках.
— Поговорим, — повторил Касьянин. — Так на что смахивает это убийство?
— Да ладно, — опять усмехнулся участковый. — Сам знаешь. Пока.
И, пожав руку Касьянину, он по полной жаре, мимо раскаленного на солнце дома пошел к своей конторе.
— Будут новости — скажи! — крикнул вдогонку Касьянин. — Родина должна знать своих героев!
— Узнает, — заверил участковый, обернувшись, и Касьянин опять увидел поразившую его кривоватую усмешечку.
Касьянин пошел в сторону, противоположную той, куда ушел участковый. Не хотелось идти следом. Касьянин миновал дом, свернул за угол и с облегчением почувствовал, что теперь его не видит с балкона Марина. Издалека заметив приближающийся, раскаленный на солнце автобус, он вышел к остановке.
Пассажиров было совсем мало, знакомых среди них он не увидел. Впрочем, Касьянин понимал, что его знают многие из тех, кого он не знал напрочь. В своем дворе он был знаменитостью — работал в газете, писал о всевозможных преступлениях. Поэтому на всякий случай напустил на себя вид ничем не интересующегося человека, усталого, разморенного от жары.