Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА II
Шрифт:
– Проклятые варвары! – громко выкрикнул писатель Иволгин и откинулся на спинку кресла, свесив руки вдоль тела, – Сначала эта полоумная галльская бабёнка, посмевшая нанести легату оскорбление, зная, что пощады не будет, теперь горстка самоубийц, попрятавшихся по деревьям. Что за народ?! Эти дикари ещё не знают его, Публия Гракха, который растопчет всякого, кто встанет у него на пути!
Впереди предстояла осада галльской крепости, и ранение могло помешать командовать штурмом.
– Всё не так! Всё не так, чёрт возьми! Публия не должны были ранить. Стрела должна была поразить Антония Корда. Как такое могло случиться?
Аркадий хотел всё переправить в тексте и уже пододвинулся к компьютеру, но левая рука онемела, и резкая боль парализовала сознание.
– Этого ещё не хватало! И до меня добрались варвары!
Он глянул на свою руку и увидел на ней чуть ниже плеча бордовый круглый рубец размером с металлический рубль, дотрагиваться до которого было очень больно.
Три дня Иволгин не мог приступить к работе над романом – страшно ныла рука. Успокаивало то, что за это время военные лекари могли подлечить Публия Гракха, и боль у того должна утихнуть. Понимая причину
…На четвёртый день легат Публий Гракх принял легион под своё командование. Боль в руке была не такой уж острой, и он старался её не замечать. Недавний инцидент в лесу уже стёрся в памяти. Немногочисленный галльский отряд был быстро разбит, и тела пленённых варваров висели уже в том лесу на деревьях вдоль дороги. Легион приближался к крепости Аварик, и её высокие стены уже были видны на горизонте. Подойдя к ней на одну милю, солдаты приступили к строительству лагеря. За двое суток было возведено хорошо защищённое частоколом и рвом укрепление. За ним в строгом порядке размещались палатки воинов, командиров, лазарет и кухни. Весь следующий день был посвящён приготовлениям к штурму: собирались онагры – огромные, тяжёлые катапульты, большие стационарные луки для метания стрел с зажигательной смесью, собирались детали осадных сооружений. К концу этого же дня подошёл второй римский легион из Аквитании. На общем военном совете была выработана совместная тактика взятия города. В течение следующего дня Аварик был окружен плотным кольцом десятитысячного войска. Была выбрана наиболее уязвимая стена, и напротив неё установили около пятидесяти катапульт. Солдаты под руководством плотников довольно быстро возвели осадные башни, по высоте превышающие крепостные стены, на расстоянии в треть мили от них. Когда всё было готово, Публий Гракх отдал приказ к началу штурма. Осадные башни на огромных колёсах покатились к крепостным стенам. Катапульты начали метать огромные камни, которые должны были разбить каменную кладку и проделать в ней брешь. Длинные стрелы с укреплёнными на них горшками с зажигательной смесью посыпались на крыши галльских домов. Когда осадные башни подкатились под самые крепостные стены, солдаты когорт, выстроившись штурмовыми отрядами – черепахами, защищёнными со всех сторон щитами, под градом стрел противника направились к ним. Тактика осады была хорошо отработана, и ни стрелы оборонявшихся, ни расплавленная смола, выливавшаяся со стен, ни камни, брошенные сверху, не могли причинить значительного урона римской армии. Легион Цезаря штурмовал Аварик со стороны южных ворот, а Аквитанский легион осаждал крепость с севера. Публий Гракх наблюдал за боем со своего кресла, установленного сразу за рядами катапульт. Осада проходила нормально, и требовалось только время, чтобы Аварик пал. И он, конечно же, пал под самый вечер, когда римские солдаты прорвались в город одновременно в нескольких местах и через крепостные стены, и через бреши в них. Ощетинившись мечами, македонская конница уже неслась по узким улицам, сметая всё на своём пути. Зашло за горизонт красное солнце, закончился трудный день, и закончилось существование мятежного варварского Аварика, посмевшего бросить вызов могуществу Великого Рима. Публий Гракх стоял со свитой своих офицеров у храма на площади, и красные плащи римлян и перья на их шлемах казались ещё краснее в свете пожарищ. Начищенные до зеркального блеска доспехи разбрасывали во все стороны тысячи искр, которые сплетались в один хоровод с искрами пепелищ, поднимаемых ветром над покорённым городом. Римские солдаты подталкивали копьями и сгоняли на площадь уцелевших защитников. Их оставалось человек сто, и все они, окровавленные, чёрные от копоти, стояли понуро, бросая ненавидящие взгляды на своих врагов. Легат произнёс речь, подобающую в данном случае, объявив пленённым галлам, что все они приговариваются к смерти. Он хотел ещё что-то сказать, но дикое желание закурить остановило его…
…Аркадий зажёг сигарету, затянулся поглубже и нахмурил лоб. Его не покидало какое-то чувство тревоги. Он не знал, чем оно вызвано, и от этого становилось ещё неприятнее. Теперь он едва успевал за течением событий и мог оценивать их только после того, как они свершались. Как писатель он чувствовал свою беспомощность, оттого, что был не в состоянии управлять чужими жизнями. Кольнуло грудь в предчувствии беды, хотелось остановиться, но пальцы сами легли на клавиатуру…
…Толпа пленных варваров стояла перед ним в зареве горящего города. Публий Гракх смотрел на этих людей с торжеством. Но торжество его было недолгим. Рослый и широкоплечий рыжеволосый галл с длинными грязными косами, спадавшими на грудь, и удивительно знакомым лицом, сделал то, что не под силу было сделать никому. Он резко бросился в сторону к стоявшему рядом солдату и державшему копьё наперевес, каким-то дьявольским усилием вырвал из его рук грозное оружие и с силой метнул его в римского офицера. Тяжёлое копьё, пробив доспехи, проткнуло грудь Публия Гракха и вышло из его спины. Что было дальше, он уже не мог видеть, так как умер сразу, не став ни прокуратором Иудеи, ни командующим преторианской гвардией императора, ни освободителем римского народа от изверга Калигулы. Понтий Пилат отправился в скорости в Ершалаим и сделал то, что было начертано ему Судьбой, а справедливый палач Гая Калигулы так и остался неизвестным для потомков…
…Иволгин весь потный сидел перед компьютером и стеклянными глазами смотрел на экран. Это продолжалось несколько секунд, потом его глаза закатились, он упал лицом на клавиатуру и повалился на бок. Жена Людмила нашла своего мужа бездыханным на полу его рабочего кабинета. Экран компьютера светился текстом, и последними словами было: «Тяжёлое копьё проткнуло грудь Публия Гракха и вышло из его спины». В морге патологоанатомов удивили два больших красных рубца на груди и спине трупа. Причиной смерти оказался разрыв сердца. Писатель Аркадий Иволгин был похоронен с почестями, а его большой исторический роман остался незаконченным.
Чертовщина
Маргарита Филипповна всю свою жизнь проработала в торговой сети продавщицей продовольственного магазина и никогда не жалела об этом. Зарплата у неё была небольшая, но на хлеб с маслом, а иногда и с икоркой всегда хватало. В молодости она была расторопной, хамоватой и своего никогда не упускала. Ей нравилось, когда её называли Марго, и ни на какое другое имя она не отзывалась. Бог дал женщине красивый певческий голос, и за столом в компаниях она с удовольствием пела. Муж Петя был шофёром, работал на грузовике и погиб в автомобильной аварии, когда ей было только сорок. Пару лет вдова погрустила о нём, но потом поняла, что с его смертью жизнь не кончилась. Женщиной Марго была привлекательной – телом Господь её не обидел, и мужики на неё пока ещё посматривали. Она сделала несколько попыток устроить свою личную жизнь, но все как-то не складывалось: то попадался пьяница, то откровенный трутень, то транжир, то бабник. Одним словом, не нашёлся спутник жизни, который смог бы заменить её Петрушу. Так и прошли годы до пенсии в одиночестве. Раньше на работе Маргариту Филипповну окружал коллектив, а тут она поняла, что теперь совсем одна. Не в том смысле, что нет мужа и детей, которых так и не нажила за свое супружество, а одна, потому что у неё нет совсем никого. Вот тут пенсионерка и зачастила в церковь. Нельзя сказать, что была она женщиной набожной – это далеко не так. Но только в церкви, узнав о её вокальных способностях, её приняли в хор и даже платили деньги, не ахти какие, но все же это было подспорьем к пенсии. Вот теперь у неё решилась сама собой проблема одиночества, но, к сожалению, только наполовину. Если б церковь работала круглосуточно, Маргарита Филипповна совсем бы не выходила бы оттуда: ей нравилось быть среди людей, нравилось быть нужной. Но служба кончалась, и приходилось идти домой, в пустые стены, где даже словом перекинуться было не с кем. Бедной старушке и так было страшно дома одной, а тут ещё завелись бесы. Это случилось перед Рождеством. Маргарита Филипповна, как обычно, сидела перед телевизором, пила чай, и смотрела какую-то дрянь. И тут ей показалось, что на кухне зазвенели кастрюли. Дома она была одна, и шерудить посудой было некому. «Воры», – мелькнула страшная мысль. Взяв в руку тяжелый утюг, старушка решила разобраться что к чему. Свет на кухне горел, посуда гремела, но из коридора никого видно не было. Добравшись до двери, она со страхом заглянула за косяк, туда, где над мойкой висел шкафчик с кастрюлями, и обомлела. Лучше б она увидела вора, какого ни на есть, но все же человека. Но к ужасу, в её шкафчике копошился, встав на табуретку, черт. Настоящий черт с рогами и копытами, шерстью и хвостом. Он не видел хозяйку, находясь к ней спиной, и что-то искал среди кастрюль. Его тонкий и длинный хвостик с кисточкой вилял в разные стороны, а сам черт издавал какие-то хрюкающие звуки. Маргарита Филипповна была женщиной не робкого десятка и, работая в церкви, кое-чему научилась. Она понимала, что в её квартире орудует нечистая сила, которая должна бояться крестного знамения. Старушка шагнула в свою кухню и громко выкрикнула: «Изыди, сатана!», – и стала рукой чертить в воздухе крест. Услышав её голос, черт бросил свою возню и повернулся. Он был не таким страшным, каким она всегда себе представляла чертей, скорее смешным, и его свиной пятачок подергивался, втягивая запах человека. Красные глаза хлопали в растерянности, а уши поднялись торчком, как у породистой овчарки. Увидев крестное знамение, черт взвизгнул, фыркнул, спрыгнул с табуретки, и пробежал мимо Маргариты Филипповны в коридор, цокая по полу копытами. Она услышала, как хлопнула входная дверь, и все стихло.
– Только мне ещё чертей дома не хватало! – в сердцах прошептала женщина. – А какой маленький и шустрый этот бес. Может, он ещё чертовский ребенок. Уж больно мелкий – по пояс мне.
Маргарита Филипповна осмотрела квартиру, заглянув в каждый уголок, и убедилась, что теперь дома одна. Она зажгла лампадку под иконой, помолилась, и только после этого немного успокоилась.
– Откуда он взялся, этот бес? От соседей что ли? Галька, что живет напротив, такая стерва – вылитая ведьма. Вот она-то с нечистой силой, наверное, и водится. От нее прибежал этот чертенок. А так откуда ему ещё взяться?
На следующий день в церкви Маргарита Филипповна никому не сказала про своего вчерашнего гостя. Она не знала, как к этому отнесутся ее сослуживцы – посмеются или осудят. Могут ведь сказать, что к нормальным людям черти в квартиру не лезут, и ещё, не дай бог, решат, что она сама водит дружбу с нечистью, а служит ведь не где-нибудь, а в святом храме. Глядишь, и работы лишишься за свою откровенность.
– Нет уж, как-нибудь с чертями я сама разберусь. Да, может, это исчадье ада и не появится больше.
Но, видимо, зря успокаивала себя бедная старушка. Вечером тот же черт пришел снова. Это был именно он – тот, вчерашний. Она узнала его по белому пятнышку на покрытой шерстью морде. Но теперь он был не один, а привел друга. Поначалу все было тихо и Маргарита Филипповна даже подумала, что пронесло, но плеск воды из ванной опять ее насторожил. Когда она открыла дверь, в ее белоснежной ванне сидели и обливали водой друг друга теперь уже два беса.
– Ах вы, черти окаянные! – выкрикнула хозяйка, предварительно осенив себя крестным знамением. – Изыди, нечистая сила! Изыди! – и перекрестила обоих бесов. Те, испугавшись креста, очерченного рукой Маргариты Филипповны, дружно запищали, выскочили из ванны и проскакали мимо женщины, стоящей в дверях, обрызгав её и обмочив халат своей мокрой шерстью.
– Ах вы, поганцы – у Гальки помыться не можете – ко мне лезете! У неё тоже ванна есть! – крикнула она вслед бесам. Когда входная дверь захлопнулась, старушка глубоко вздохнула.
– Фух, ушли, ироды! Боится все же нечисть креста! Боится! И что их ко мне тянет? У Гальки им плохо?
Несколько дней Маргарита Филипповна с чертями у себя дома не встречалась, но, придя после службы, частенько замечала, что подушка на её кровати помята и посуда стоит на кухне не так, как утром. Ночами она слышала иногда в другой комнате или в коридоре цокающие шаги, но свет не включала и лежала тихо, читая молитву про себя. Это помогало, и бесы к ней в комнату не лезли. Но как-то вечером перед сном Маргарита Филипповна открыла дверь туалета и чуть не упала в обморок – все небольшое помещение было битком набито чертями – они сидели кругом – на смывном бачке, на трубах, в антресолях, на полу и на унитазе. Нечисть смотрела на неё и переговаривалась друг с другом на своем пищащем языке. И тут она услышала позади себя цокот копыт по полу коридора. Когда старушка повернулась, то увидела старого, седого беса с папкой под мышкой. Он сгорбленной деловой походкой прошагал мимо нее в туалет, где его ждала толпа таких же бесов, только молодых.