Победившие не вернутся
Шрифт:
Хейзер неторопливо обрезал сигару.
– А почему ты не спрашиваешь о Спящем?
Лейбович подпрыгнул на стуле.
– Ради него я в Интерлакене! Где мой покойник?
Селестина отложила вышивание и подошла к столу.
Лучше бы Лейбович не спрашивал. Полтора года русского держали в мансарде, на третьем этаже. Специально для него соорудили потайную комнату. Ни гости, ни родня, ни прислуга не должны были знать об этом. Потом удалось построить лабораторию. Это на десяток метров ниже гаража. Ее хорошо оснастили. Чтобы соседи не заподозрили, сказали им, что рабочие роют котлован под гараж
– Дорого! – восхитился Лейбович.
– Продали пару аптек, – сказала Селестина, – заложили драгоценности.
– Ну, так показывай же! – воскликнул Лейбович, отодвигая блюдце с чашкой и недоеденное пирожное. – Я сгораю от нетерпения!
Они спустились в гараж.
Хейзер нажал на кнопку, бетонные панели раздвинулись, образуя проход, вспыхнуло электричество, освещая лестницу.
Внизу оказалась еще одна дверь, металлическая, с винтовым замком, как в бомбоубежище. Хейзер открыл, и они оказались в довольно просторном помещении, уставленном приборами. В особой нише стояла барокамера, к которой тянулись трубки и провода.
Под стеклянным колпаком Лейбович увидел Гардаша.
Судебный медик замер, разглядывая знакомое лицо русского. Он не похудел и не пополнел, почти не изменился, если не считать отросшей, но аккуратно постриженной бороды.
– Царица небесная, он спит с октября пятнадцатого года! – воскликнул Лейбович. – Сейчас весна шестнадцатого. И за это время ни разу не просыпался?
– Нет, – ответил Хейзер, – он в глубочайшем сне. Его нервная система работает нормально, но он не реагирует на болевые раздражители. – Хейзер потыкал иголкой в разные части тела Александра. – Ранки на голове, как видишь, полностью зажили, остались небольшие шрамы. Он полностью здоров.
Лейбович обошел вокруг барокамеры, освещаемой изнутри голубоватым светом.
– Интересно, он слышит нас?
– Неизвестно. Может, и слышит, только ответить не может.
– Алекс, – позвал Лейбович, дотронувшись до плеча Гардаша, – если вы слышите меня, моргните.
Лицо Гардаша оставалось неподвижным.
– А если он вдруг проснется в твое отсутствие?
– Лучше бы он пока не просыпался, – заметил профессор, закрывая крышку барокамеры. – Ничего хорошего в этом мире его не ждет.
В этот момент Хейзеру показалось, будто Спящий улыбнулся уголками губ. Профессор тряхнул головой, снял пенсне и принялся нервно протирать его замшей.
За обедом Лейбович рассказал другу про неудачную попытку Шлоссера конфисковать аэроплан «Желтая Рыба». Про его бегство, поиски обломков, и про вдову Гардаша, которая поселилась в доме Шлоссера. После похорон ее никто нигде не видел. Ни один житель Граца. Может быть, она уже покинула Австрию, а Генрих обзавелся любовницей?
Но Катя никуда не уехала. По приказу Шлоссера, его мать, похожая на старую ворону, заперла графиню в ее комнатах и не выпускала из дому. Это произошло после того, как пьяный Шлоссер залез в постель Кате, взял ее насильно, и потом делал это так часто, как ему хотелось. Она сопротивлялась, царапалась, плевала в лицо, – ничего не помогало.
Дважды она пыталась бежать, но оба раза ее ловили, связывали и возвращали в дом.
Возможно, Генрих отпустил бы наложницу раньше, но Катя поклялась испортить карьеру полицейскому-насильнику. Она обещала написать жалобу начальству и даже добиться приема у самого императора.
На самом же деле, – и Шлоссер отлично понимал это, – с поддельным паспортом ей было рискованно ехать в Вену.
Так что шли дни, и ничего не менялось.
Все та же рыжая туша наваливалась на графиню так, что у нее трещали кости, все тот же запах сивухи и кислой капусты душил Катю, все те же побои начинались тотчас же, когда комиссару полиции казалось, что жертва не отвечает взаимностью.
Наконец, Катя забеременела.
С ней это случилось впервые в жизни, поэтому сначала она принимала тошноту и рвоту за отвращение к Шлоссеру и к той жизни, которую он ей устроил. А сильный аппетит и гастрономические капризы могли возникнуть как защитная реакция организма.
И лишь когда совсем прекратились месячные, она поняла, что у нее будет ребенок.
Ребенок от Генриха.
Катя решила скрывать положение до тех пор, пока ее не станет выдавать живот, и он ничего не замечал. Зато фрау Клара Шлоссер однажды застала Катю за жадным поеданием прямо из бочонка квашеной капусты, любимой заготовки, которую она использовала для тушения со свининой. Она бесцеремонно сорвала с Кати блузку и юбку, стала ощупывать ее со всех сторон, и сомнений не осталось.
Графиня Лозинская думала, что мать Генриха, ненавидевшая ее из-за ревности к сыну, что-нибудь сделает. Либо ударит по животу, чтобы спровоцировать выкидыш, либо отравит. Но ничего подобного не произошло.
Наоборот, с этого дня Шлоссеры изменили отношение к женщине.
Генрих прекратил ночные визиты в ее спальню, поскольку возвращался домой глубоко за полночь. Катя думала, что он вернулся к прежней любовнице, жене ветеринара.
Клара потакала всем кулинарным прихотям Кати, не давала поднимать тяжести, и когда уже на ней из-за большого живота не застегивалась ни одна юбка, сшила просторный сарафан.
Однажды, войдя в свою комнату, Катя увидела, как Шлоссер пытается открыть бирюзовую шкатулку, а вокруг разбросаны письма Алекса.
Он засыпал графиню вопросами.
О каком таком гардарите писал ей муж? Чего он опасался? Каковы истинные причины, которые заставили Гардаша перебраться из Вены в Грац, а Катю – приехать к нему с риском быть пойманной на границе? Не проще ли было самому Александру вернуться в Россию? И в чем секрет чертовой шкатулки? Если она из цельного куска бирюзы, то какой в ней смысл?
Графиня спокойно объяснила, что ничего не знает о гардарите. И если уж Генриху нравится шкатулка, он может оставить ее на память или подарить этой старой вороне, своей матушке, а чужие письма может читать только отпетый сукин сын.
Да, у нее скоро родится ребенок от него, но Шлоссеру нет до этого никакого дела. Будущие роды не дают ему права вторгаться в ее личную жизнь. Она по-прежнему графиня Лозинская и жена Александра Гардаша.
Это взбесило комиссара полиции. Он стал толкать Катю и орать, что от нее уже больше ничего не зависит. Что ему ничего не стоит уничтожить ее. И только ребенок, его ребенок и внук фрау Шлоссер сдерживает его желание прикончить чертову девку на месте.