Победивший платит

Жоржетта

В какой-то момент Деррес выразительно стучит пальцем по хроно.
– Напоминаю, сэр, что согласно процессуальному кодексу допрос, не сопровождаемый заключением под стражу, не может длиться более пяти часов подряд. Я веду запись.

Какая неожиданность? Похоже, я могу идти?

– Подозреваемый взят на поруки лично Старшим Эйри, - замечает капитан с плохо скрытым ехидством.
– Если тот пожелает забрать своего родственника, я с удовольствием передам барраярца в его руки. Или в руки человека, которого Старший наделил подобными полномочиями. У вас есть доверенность

такого рода, господин Деррес? Нет? Какая жалость. В таком случае подозреваемому придется пока побыть у вас. Наряд на его перевозку я могу выделить только с появлением утренней смены.

– За меня внесен залог, - поправляю мягко.
– Вы что, желаете оспорить эту сумму, капитан?

– А вы и не арестованы, - пожимает он плечами.
– Но разгуливать свободно мы вам позволить не вправе. Ждите своего поручителя или утренней смены.

Какая, право, мелочность. Как будто Иллуми не вытащит меня отсюда сразу же?

Ни досады, ни, тем более, паники я не испытываю. Скорее всего, подсознательно я ждал если не такого варианта развития событий, то какой-нибудь гадости - точно.

– Деррес, вы можете вытащить меня отсюда поскорее?
– спрашиваю, наклонившись.

Адвокат явно разрывается между необходимостью курировать подопечного здесь и неотложной надобностью повидать своего клиента.

– Я предоставлю требуемые вами документы в кратчайший срок, - говорит он наконец.
– Но для этого я должен уехать. Надеюсь, вы понимаете, капитан, что до момента моего возвращения всякий допрос подозреваемого должен быть приостановлен? Я оставляю моему подопечному записывающий монитор.

– О чем речь, - капитан полиции ехидно улыбается.
– Если вы обернетесь за час-другой, господин Форберг просто подождет вашего возвращения. Прямо здесь, в кресле. Или он предпочтет прилечь отдохнуть в комфортном охраняемом помещении? Нет? Не настаиваю.

Адвокат одобряюще похлопывает меня по плечу.

– Если вы не устроите ничего катастрофического и не дадите новых показаний, противоречащих существующим, - тут взгляд мэтра приобретает дивную выразительность, - то вам не придется прождать более двух часов. Я вызову скоростной флайер.

Деррес покидает меня, торопясь изо всех сил, а мне достается холодноватый кивок следователя и продавленное, но мягкое кресло в углу его кабинета. На меня неожиданно накатывает упадок сил, мышцы делаются вялыми, словно разговор был тяжелым спаррингом, вытянувшим из меня всю энергию. Странно, час еще не поздний, что же меня так клонит в сон? Сейчас я бы не отказался прилечь и на топчан из голых досок, а тем более подремать в мягком кресле. Пусть крепко в нем не уснешь, но сторожкая полудремота-полубодрствование тоже сойдет.

Я не очень понимаю, сколько прошло времени.

– Вы можете не храпеть, Форберг?
– вдруг доносится сквозь пелену сна раздраженный голос полицейского.
– Отвратительная привычка.

Да неужели я храпел? Я вздергиваюсь, сажусь ровнее. Голова у меня тяжелая, а состояние совершенно нереальное, словно пленочка сна по-прежнему застилает мне глаза.

– А вам-то, - машинально огрызаюсь почему-то, - что за дело, к чем я привык по ночам?

Ответный смешок не слишком приятного свойства явно намекает на мои гипотетические ночные обязанности. Но вслух капитан ограничивается лишь шпилькой: - Не пытайтесь меня убедить, что вы хрупкое создание, не привыкшее к ночным бдениям.

Улыбаюсь, - Иногда приходится. Приходилось. За скальпами ходить удобнее по ночам. Но вам это вряд ли, - зеваю, - интересно.

– Ну почему же, - хмыкает полицейский.
– Психологический портрет опытного убийцы, очень интересно. Теперь-то вы стараетесь выглядеть безвинным ангелочком, но не получается. Даже на светском приеме не можете удержаться от ссор. Вот, читаю, - он приподнимает бумагу двумя пальцами за уголок, - про ваш скандал с молодыми офицерами. Интересно, публично оскорблять цетагандийцев, будучи принятым в доме гем-лорда и незаслуженно имея статус подданного Империи - это неблагодарность, хитрый расчет или дурная привычка?

Ну что ответить на такую глупость?
– А кого еще, кроме цета, можно встретить на цетском балу? Обошелся кем были.

– Так что же, вам все равно, кому высказывать оскорбления? Это национальная традиция?
– Следователь ухмыляется.

Тебе я их высказал бы вдвое охотнее, паршивец.

– Если человек меня задирает, у меня тоже найдутся для него колючки под языком, - ставлю его в известность, если он сам не понял.

– Насколько мне известно, - следователь вновь шуршит бумагой, - эти господа говорили не про вас, а про ваших соплеменников в целом.

– Я что, кретин: поверить, будто эти ребята случайно принялись обсуждать барраярцев в двух шагах от меня?
– Хмыкаю.
– Они хотели поругаться, они это сделали.
– Хмыкаю еще раз.
– Молодые идиоты. Некоторые даже младше меня чином.

– Но выше происхождением, и не перешедшие на чужую сторону, - капитан полиции усмехается и наставительно воздевает палец.
– Немудрено, что вы так болезненно воспринимаете упоминания о сородичах.

– Я тоже не переходил, - долго зеваю, прикрыв рукой рот. Опять ему нужно объяснять очевидное. И как только офицерский чин дают таким тугодумам?
– Меня взяли в плен.

– Ваши не слишком стремились забрать вас, как остальных пленных.
– Следователь наклоняется вперед, над столом, и впивается в меня глазами.
– Вы поставляли полковнику Эйри данные, не так ли? И до судорог боялись репатриации, так что придумали этот брак в качестве защиты? Или вы боитесь говорить об этом даже сейчас? Трудно терпеть правду о себе, Форберг?

Морщусь, машинально вспоминая, как эта история звучала на самом деле.
– Где вы эту чушь взяли? Это Хисока Эйри боялся, что ему отольются его забавы. Мерзавец и насильник. Вот его я придушил бы с удовольствием, да поздно. Впрочем, семья не отвечает за свою... паршивую овцу.