Победивший платит
Шрифт:
– А ты всерьез опасаешься ситуации, при которой барраярец исчезнет, как дурной сон?
– негромко интересуется Нару, и мне приходится повторить в точности те же слова, что и центурий-капитану несколькими днями ранее:
– Я привык решать дела семьи своими руками и не привык оказываться в положении человека, не знающего о том, что происходит в собственной семье. А в ситуации, когда мой же собственный младший, да будет его посмертие легким, не предупредил меня о подобном камне с неба, я уж тем более не желаю вторично испытать ту же богатую гамму ощущений.
Нару легко вздыхает. Он мало
– Может быть, мотивы твоего младшего, мальчик мой, и не окажутся подспорьем в этой беде, - замечает он, подливая мне чай. За разговором я и не заметил, как опустошил чашку.
– Но мне, будь я на твоем месте, было бы легче жить, зная о истинных причинах этого союза.
– Я спросил у Торема, - утихомирив подрагивающую руку, сообщаю, - искали ли Блюстители связь между гибелью Хисоки и этим браком.
Нару вздергивает бровь. Он знает, как молчанием помочь разговору.
– Они сами не уверены, - устало говорю я, - что убило моего брата, стечение обстоятельств или злая воля. Может быть, и верно говорят, будто любая гибель на войне - результат злой воли противника, и отделить одно от другого так же трудно, как одну каплю из вод целого озера. Право же, я не ропщу, но странно думать, будто смерть офицера не последнего ранга может остаться безнаказанной для виновника.
– Мир несовершенен, - негромко замечает Нару, более для проформы, чем ради смысла слов.
– Я верно понимаю намек, и твой младший сотрудничал с ведомством Торема?
– Да, - с невольной злостью отвечаю я. Уж об этом мог бы сообщить, хоть иносказательно, а само ведомство могло бы лучше защищать своих помощников.
– С военной разведкой, насколько я смог понять, хотя меня, несмотря на старшинство, не станут посвящать в подробности его последних заданий. У меня есть несколько не слишком оформленных идей на этот счет, но если даже сами Блюстители не в силах установить истину, то и мне не стоит пытаться идти официальным порядком. Остается сам барраярец.
– Так ты хочешь вынудить его признаться, - задумчиво резюмирует Нару.
– Мальчик мой, есть менее сложные способы избавиться от барраярца. Но ты ведь не этого хочешь.
– Вы правы, - дернув щекой, отвечаю.
– Если он убийца и шпион, пусть будет наказан по закону, если нет - я не хочу брать на душу греха. Торем полагает своим долгом обезопасить всех нас от возможных несчастий.
– Добавляю скептически: - Я, правда, сомневаюсь, что усилиями одного барраярского экс-подданного может случиться глобальный катаклизм, но кто знает? Торем навскидку выдал мне список вариантов, от разведки до терроризма включительно, и, хотя мне не верится в то, что пришелец действительно - биологическая бомба, эту вероятность тоже нельзя сбрасывать со счетов.
– Если предположить, что твой родич станет полноправным членом гем-клана, а именно это является неизбежным результатом его адаптации, он получит доступ туда, где не место чужаку, не так ли?
– постукивая пальцами по столешнице, раздумывает Нару.
– Центурий-капитану есть, чего опасаться. Не странно, что он пытается доверить тебе часть дознания, но странно, отчего так скоро. Или он исчерпал свои способы установления истины?
– Скорее, счел рискованным свое тщание без моего на то согласия, - усмехнувшись.
– Он выразился в том смысле, что непосредственный доступ к единственному свидетелю происшедшего не менее важен, чем профессиональные ухватки, и посоветовал мне быть с барраярцем поснисходительнее. Право слово, я был изумлен. Я и так снисходителен сверх меры.
– Если скидки на дикий генотип приносят должные плоды, отчего не воспользоваться ими?
– вскинув бровь, прагматично замечает Нару.
– Сложно сказать, съедобны ли эти плоды в принципе, - отвечаю я.
– Я не антрополог, не общался с барраярцами и не знаю особенностей их коллективной психики, но этот конкретный просто чудовищно нагл.
– Весь их народ упрям, по-звериному хитер и горд сверх достойной меры, - перечисляет Нару, не отступая от уже известных мне истин ни на йоту.
– Я надеюсь, для тебя не составит проблемы обернуть эти недостатки в нужную сторону.
Я невольно фыркаю, представив себе перспективы на ближайшие месяцы.
– Милорд, я же не дрессировщик, - напоминаю.
– Мои усилия вряд ли смогут быть образцом профессионализма, хотя, с другой стороны, что поделаешь? Военная карьера Хисоки обернулась в итоге таким неожиданным несчастьем, и волей-неволей придется справляться с ним в силу возможностей.
Милорд подается вперед.
– Ты хотел моего совета?
– спрашивает он.
– Тогда позволь сказать мне, что я не могу понять происходящего. Ты его не допросил, не охранял с тщанием. Что случилось? Какие отношения вас связывают, мальчик? Ты пообещал ему что-то неосмотрительно?
– Он ведет себя так, словно это я - его пленник. Настаивает на личной свободе, кичится собственной дикостью, и при этом ухитряется вертеть мною, да так, что я сам себя потерял. А я чувствую себя шестнадцатилетним мальчишкой, не уверенным в каждом шаге, и из-за кого? Из-за бешеной коллекции диких генов, возможно, виновной в смерти моего брата?
– Под конец я недопустимо повышаю голос; собственная несдержанность крайне неприятна, и приходится успокаиваться, обжигая небо напитком.
– Простите, - говорю я, наконец. Милорд милосерден и не осуждает меня за срыв, как должно бы.
– Я никогда не пойму, что Хисока мог найти в этом создании. Видимо, и вправду обарраярился, если счел этот мешок с костями, лишенный манер, мало-мальски подходящим партнером. Неужели рядом с Хисокой не было никого из сослуживцев, кто вздыхал бы о нем? Не понимаю.
– Не сочти мои слова упреком Семье, но твой брат был... несдержан в желаниях, - вежливо замечает Нару; уголок красивого сухого рта чуть дергается.
– Он всегда хотел получать желаемое немедля, не так ли? Вероятно, и в этот раз он выбрал лучшее из того, что было под рукой. Твой новый родич хорош собой?
Хорош собой? Смешно.
– Он не уродлив, - подумав, констатирую, - хотя кажется таким. И запах от него, - признаюсь, поморщась, - отвратителен и ничем не отмывается. И ради мира с вот этим существом мне пришлось пойти на уступки, не дико ли?