Побег аристократа. Постоялец
Шрифт:
— Жа-а-а-ан!
— Хватит блеять, надоело!
— Я не смогу жить без тебя…
— Ну и подыхай!
— Как ты можешь такое говорить? Неужели ты уже все забыл…
— Что я забыл? То, что ты сделала для меня, или то, что я ради тебя сделал? А?! Отвечай!.. Нет, лучше молчи… Куда ты к черту запихнула мои рубашки?
Тут в их спектакле словно наступил антракт, трагическая актриса вдруг нормальным голосом буркнула:
— Я три из них в стирку отдала… Остальные в ванной, в стенном шкафу, на нижней полке…
Но тут
— Жан…
Он не стал утруждать себя поиском новых реплик:
— Дерьмо!
— Что ты задумал?
— Не твое дело.
— Клянусь: с тех пор, как я узнала тебя, ни один мужчина меня не касался…
— Не считая того типа, с которым ты вышла из дансинга в тот момент, когда я вернулся!
— Я только попросила его меня проводить… Боялась возвращаться одна…
Он расхохотался:
— Вот это довод! Блеск! Ты превзошла себя!
— Не смейся, Жан… Если уйдешь, ты еще пожалеешь… завтра…
— Ого! Ты мне угрожаешь?
Угроза, напротив, исходила от него. И больше, чем просто угроза: послышался жесткий удар, вероятно, кулаком, снова мгновение тишины и стон:
— Ты не понял… Это не против тебя… Нет, стой! Я лучше покончу со всем прямо сейчас…
— Как знаешь.
Шаги. Дверь хлопнула. Но не та, что ведет в коридор, нет, это наверняка дверь ванной. Звук воды, льющейся в стакан…
— Что ты делаешь?
Она не ответила. Он засвистел. Теперь, видимо, силится закрыть переполненный чемодан. Обходит комнату, проверяя, не забыл ли чего. Наконец выкрикивает с нервным весельем:
— Прощай!
Дверь ванной тотчас распахивается, полный ужаса голос скулит:
— Жан! Жан! Пощади…
— А пошла ты!
— Одну минуту, Жан. Сейчас ты не можешь мне в этом отказать. Послушай…
Он направляется к двери.
— Послушай! Я умираю…
Он не останавливается. Она влачится по полу за ним вслед. Да, точно, она именно ползет, тащится на коленях по скверному красноватому гостиничному ковру. Господин Монд почти воочию видит, как она хватается за брюки мужчины, а он отшвыривает ее ударом ноги.
— Я клянусь тебе… клянусь… клянусь…
Она захлебывается плачем, невнятные звуки вырываются из ее рта:
— …что приняла яд…
Дверь распахнулась и снова шумно захлопнулась. Шаги протопали по коридору, удаляясь в направлении лестницы. Потом с первого этажа донеслись еле слышные отзвуки обмена репликами — уезжающий перебросился парой фраз со служителем в черном.
Господин Монд стоял в потемках посреди комнаты. Наугад нашарил на стене выключатель. Удивился, обнаружив, что он в одной рубашке и бос. Подошел к двери, смежной с соседним номером, прислушался — ни вздоха, ни рыдания.
Тогда, смиряясь с неизбежным, он взял брюки, висевшие в изножье кровати, — брюки, которых он не узнавал. За отсутствием домашних туфель надел ботинки, но зашнуровывать не стал.
Из комнаты
Наконец послышался едва различимый звук, словно бы кто-то, задыхаясь, пытался глотнуть хоть немного воздуха.
Он вошел. Комната была такой же, как его собственная, разве что чуть просторнее. Застекленная дверца шкафа распахнута настежь, дверь в ванную тоже. Женщина сидела на полу, всем телом странно обмякнув, в этой позе она смахивала на буддийского монаха. Волосы платинового цвета падали ей на лицо. Глаза были красными, но сухими. Уставившись в одну точку, она прижимала обе руки к груди.
Появление незнакомца ее как будто не удивило. Тем не менее она его заметила, смотрела, как он приближался к ней, но без единого жеста, не проронив ни слова.
— Что вы сделали? — спросил он.
Он не подумал о том, на кого похож в своих расстегнутых брюках, с жидкими волосами, вставшими на макушке хохолком, как всегда по утрам, в незашнурованных, болтающихся на ногах башмаках.
Женщина шепнула:
— Закройте дверь.
Потом:
— Он ушел, верно?
И после паузы:
— Насколько я его знаю, теперь не вернется… Вот же идиотство!
Последние слова она выкрикнула с прежним лихорадочным жаром, вскинув руки к небесам, которые винила в мужской глупости.
— Жуткое идиотство!..
Она поднялась, опираясь на руки, так что был момент, когда он видел ее стоящей на ковре на четвереньках. На ней было очень короткое платье из черного шелка в обтяжку, открывавшее длиннющие ноги в телесного цвета чулках. Краска на ее губах и тушь на веках немного размазались, и из-за этого она походила на выцветшую куклу.
— Что вы здесь делаете?
— Я услышал… — пролепетал он. — Я испугался… Понимаете, вы…
Она скорчила гримаску, словно ее затошнило. И тихонько, не столько ему, сколько себе самой пробормотала:
— Мне необходимо сблевнуть.
— Вы чего-то наглотались, не так ли?
— Фенобарбитала…
Она заметалась по комнате, озабоченно морща лоб, прислушиваясь, что происходит у нее внутри.
— Я его постоянно таскала в сумочке, все из-за него, он же никак заснуть не мог… Боже мой!
Она стиснула руки, чуть ли не снова ломая их, настигнутая очередным истерическим припадком.
— Я никогда не умела блевать, у меня не получается!.. Да может, так и лучше… Небось, когда он узнает, что я и вправду…
Ей было страшно. Паника овладевала ею прямо на глазах. Наконец ее обезумевший взгляд остановился на непрошеном визитере, и она взмолилась:
— Как мне быть? Скажите, что надо сделать?
— Я вызову врача…
— Только не это! Вы же не знаете… Это было бы самое худшее… Его тогда сразу арестуют, он еще подумает, что я нарочно…