Побег аристократа. Постоялец
Шрифт:
Он кинулся к двери, постучал.
— Войдите!
Женщина была уже совсем одета, на голове маленькая красная шляпка, в руке сумочка — она собралась уходить. Еще несколько секунд, и он бы ее упустил. О своем туалете она позаботилась тщательно, будто ровным счетом ничего не произошло: макияж был полностью завершен, странно смотрелся нарисованный крошечный ротик — оттого, что он был меньше ее настоящего рта. Его бледно-розовые края выглядывали из-под алой помады, будто нижняя юбка из-под верхней.
Без тени замешательства она бросила на него острый взгляд через плечо, будто проверяя, вправду
— Вам лучше?
— Есть хочу, — обронила она.
Отыскала наконец свои перчатки, такие же красные, как шляпка, и вышла из номера, не удивляясь тому, что он идет к лестнице за ней следом.
Отель между тем сменил обличье. При свете дня его вестибюль стал больше напоминать зал приемов — он выглядел почти шикарно. Служитель, восседающий на месте администратора у стойки красного дерева, был во фраке, стены, как он только теперь рассмотрел, обшиты деревянными резными панелями, по углам зеленые растения в кадках, и посыльный у двери тоже в зеленом.
— Такси не угодно?
Не он, а женщина сказала «нет», между тем как господин Монд, сам не понимая почему, старался не встречаться глазами со служителем у стойки администратора, хотя видел его впервые в жизни. По правде сказать, господина Монда стеснял его убогий костюм. В нем он чувствовал себя неуклюжим. Может быть, ему и усов уже не хватало?
На улице он пристроился слева от своей спутницы, она же куда-то уверенно зашагала, не обращая на него внимания, но и не удивляясь, что он идет с ней рядом. Внезапно она свернула направо, потом они очутились у Старого порта, на углу авеню Канебьер. Женщина толкнула стеклянную дверь ресторана, вошла и с видом человека, которому все тут привычно, двинулась вперед, огибая столики.
Господин Монд шел за ней по пятам. Здесь было три этажа, на каждом — просторные залы с застекленными отсеками, и всюду ели. Сотни людей, теснясь друг к другу, без устали жевали, а в это время между столиками, по коридорам, по лестнице сновали официанты и официантки, разнося лангустов, буйабес [2] и блюда с горами моллюсков.
В оконные проемы лились потоки солнечных лучей. Они здесь достигали пола, как в больших магазинах с громадными витринами, так что снаружи сотрапезники были видны с головы до пят. Все поглощали пищу. И поглядывали друг на друга, кто с любопытством, кто бездумно. Иногда кто-нибудь, теряя терпение, взмахивал рукой и звал:
2
Буйабес — блюдо французской кухни, рыбный суп, характерный для средиземноморского побережья Франции.
— Гарсон!
От густого запаха чеснока, шафрана и ракообразных першило в горле. Над всеми ароматами превалировал дух лангуста. Пронзительная нота: лангусты были всюду — на подносах в протянутых руках официантов, почти на каждом столе, а еще на тарелках едоков, собравшихся уходить: там от них оставались голые опустевшие панцири.
Молодая женщина нашла два свободных места
— Я такая бледная… — вздохнула она. — Гарсон!
— Вот! — Пробегая мимо, официант подбросил им на стол гигантское меню, размноженное явно на ротаторе — все в фиолетовых и красных пятнах типографской краски.
— Гарсон!
— Мадам…
— Колбаски сегодня хорошие?
Господин Монд поднял голову. В это мгновение его осенило. Если бы он задал подобный вопрос — черт возьми, сомнения нет! — то официант, любой официант мира сего, разумеется, ответил бы, что колбаски превосходны, ведь таково его ремесло. Только вообразите официанта, который говорил бы клиентам: «Блюдо плохое! Не ешьте его!»
Этот, само собой, тоже ответил «да» на вопрос молодой женщины, но это было не абы какое «да». Чувствовалось, что ей он не солжет, к ней у него совсем иное отношение, не то, что к сотням клиентов, кишащих на всех трех этажах огромной фабрики по поглощению пищи.
Гарсон держался с ней почтительно и вместе с тем фамильярно. Он признавал, что среди таких, как она, иные кое-чего стоят. Эту он уважал за успешность. Не хотел причинить ей вред. А значит, следовало осмыслить ситуацию. Он повернулся к господину Монду, пытаясь оценить, что за птица:
— Если позволите дать вам совет…
При этом он не терял контакта с женщиной. К чему слова, если им достаточно незаметного знака? Казалось, он спросил ее: «Крупная дичь?»
Поскольку она сохраняла равнодушную мину, он склонился над меню, отчеркнул ногтем несколько блюд:
— Для начала, наверное, подойдут мидии… Не стоит труда приезжать в Марсель, если не лакомиться мидиями… А как насчет морского ежа?
Он умышленно утрировал свой акцент южанина.
— Потом славный домашний буйабес с лангустом.
— Мне вы подадите просто лангуста, без супа! — перебила она. — И без майонеза. Соус я готовлю сама…
— Затем колбаску…
— А корнишоны у вас есть?
— Что будете пить?
Ему вспомнился один ресторан в районе шоссе д’Антен, имевший немало общего с этим: там тоже можно было, поглядев с улицы, увидеть за стеклом множество персон, пережевывающих пищу. Господину Монду случалось им завидовать, бог знает почему. В сущности, он и сам не вполне понимал, чему именно завидовал. Вероятно, этой возможности смешаться с толпой, стать как все, чувствовать локоть соседа, испытывать уютное ощущение банальности, понежиться в приятной атмосфере дешевого блеска.
Клиенты этого заведения в большинстве своем, вероятно, заезжие провинциалы или малоимущие, в кои-то веки принявшие решение «раскошелиться на хороший обед»…
За соседним столиком, освещенная ярким солнцем, восседала женщина средних лет и неимоверных пропорций. Меховая накидка делала ее еще массивнее, крупные бриллианты, настоящие или фальшивые, переливались у нее в ушах, другие сверкали на пальцах. Она зычным голосом отдавала распоряжения, пила в три горла и громко хохотала в обществе двух молодых людей, которым вряд ли исполнилось двадцать.