Побег из Амстердама
Шрифт:
— Кто он такой? Что он здесь делает?
— Вы правы. Прошу прощения. Я должен был представиться как следует. Я психиатр из кризисного центра и коллега Анс. Она занимается проблемными семьями, я выношу заключение о психическом состоянии родителей. Ваша сестра позвонила мне сегодня ночью, точнее, уже сегодня утром, и попросила меня прийти.
Анс взяла мою руку и стала нервно гладить мне ладонь.
— Ты была совершенно вне себя. Ты пришла ко мне в комнату где-то в половине третьего, вся в слезах. Ты боялась, что я сержусь на тебя. Мы говорили о Геерте и обо всем, что с тобой произошло за последнее время, и ты даже
Я попыталась закурить, но дрожала так сильно, что зажигалка выпала у меня из рук. Виктор поднял ее и дал мне прикурить.
Я начинала кое-что понимать. Кажется, я знаю, в чем здесь было дело. Самое главное для меня сейчас — держать себя в руках. Каждое мое слово, каждое движение регистрировалось. Хорошо бы, чтобы туман в моей голове поскорее рассеялся и я начала бы ясно соображать.
— Мне надо поесть, — это было единственное, что я смогла выдавить.
— Пойду приготовлю. Черный хлеб с сыром, без масла. Годится?
Я кивнула.
— Вы действительно ничего больше не помните? — Виктор перекинул ногу на ногу и провел рукой по вытертым вельветовым брюкам. Стали видны желтые носки. На левой подошве ботинка — дырка.
— Ничего. Мне снились сны. О детях. Я слышала, как они кричали. Как будто они тонули. А я не могла их найти. Было слишком темно.
— Хм… — Он наклонился вперед к столу, вынул свою недокуренную сигару из пепельницы и снова поджег ее своей «зиппо». У меня защипало в носу от запаха бензина.
— Ваша сестра очень беспокоится о вас. Она кое-что рассказала мне о вашей ситуации, и я боюсь, ее опасения оправдываются. Вы столько пережили за последние недели… Я, собственно, даже не знаю, что мне делать. Строго говоря, пациентов, у которых проявляются психопатические признаки, мы забираем в стационар. Но Анс и слышать не хочет об этом.
— Я не психопатка.
— Может быть и нет. Точно не могу судить. Но сегодняшней ночью вы представляли опасность для окружающих…
— Не знаю, говорила ли вам Анс, я нахожусь здесь, потому что мне кто-то угрожает.
— Вы предполагаете, кто бы это мог быть?
— Нет. Но он много знает обо мне. Кто-то, кто сильно меня ненавидит и считает шлюхой. Я думаю, он что-то мне подмешал…
— А как бы он смог это сделать?
— Откуда я знаю? Это должна выяснять полиция. Взять у меня кровь на анализ, взять образцы того, что я ела и пила.
— Да, да. Боюсь, однако, что у полиции на это нет времени.
— У них есть время, но они, так же как и вы, думают, что я сумасшедшая.
— Я совсем не думаю, что вы сумасшедшая. Я думаю, что на вашу долю слишком много всего выпало. Что вам нужно с кем-то поделиться этим и, может быть, попринимать лекарства, чтобы немножко успокоиться. Вот и все.
Я встала. Я вдруг почувствовала страшную усталость.
— Вы что, думаете, кто-то хочет вас уморить прямо в этом доме?
Виктор сложил руки за голову и откинулся назад, зажав в рыхлых
Я покорно выслушала психологическую болтовню Виктора, пообещала ему глотать таблетки и с притворной благодарностью кивала, когда он умолял меня звонить ему в любое время дня и ночи. Через три дня он собирался прийти, чтобы посмотреть, как у меня дела и действует ли лекарство.
Анс обещала Виктору, что будет со мной. Мы пожали друг другу руки, и он по-дружески похлопал меня по спине. Анс обняла меня, я обещала ей пойти отдохнуть. Впервые за несколько недель я точно знала, что мне надо делать.
Глава 26
— Тебе уже лучше, мамочка?
Вольф вскарабкался мне на коленки и смотрел на меня огромными глазами.
— Ты мой милый… Маме просто приснился страшный сон. Мама так испугалась пожара…
— Я тоже! Мне снился огонь. Он меня догонял! И тут Мейрел меня разбудила и говорит, кто-то убивает маму. И что ты не с нами спала. И мы слышали, как ты плакала и нас звала. И я тоже заплакал, и Мейрел заплакала. А потом пришла тетя Анс и отвела нас в комнату к тому дяденьке.
Мейрел продолжала невозмутимо смотреть телевизор.
— Мне очень жаль, что все это случилось. Но все будет хорошо. Мама вас любит. Очень сильно.
Я потерлась носом о его щеку, пахнущую молоком и арахисом.
— Я тебя тоже, мам! И папу!
Он чмокнул меня в губы, вывернулся из моих рук и устроился рядом с Мейрел на диване.
В ванной я рассматривала свое тело. Руки, все в красных пятнах и царапинах. Левый глаз был почти закрыт лилово-синим яйцом со стороны виска, что сильно напоминало мне одного из персонажей «Звездных войн».
Я была похожа на мать. Загнанный взгляд, дрожащие руки. У меня была пена на губах. Как у нее в тот раз, когда ее впервые забрали в больницу.
Был душный вечер в августе. Мой отец работал на пляже. Оранжевое солнце низко висело над морем, дюны горели теплом, а отдыхающие сидели на песке, потягивая вино, в ожидании прекрасного заката. Мне тогда было пять, и Анс велела мне быстро позвать папу. Сама она осталась с мамой, которая весь день пряталась в подсобке. Она сидела там на табуретке, что-то бормоча, и перетирала целые коробки столовых приборов. Я уже несколько месяцев старалась держаться от нее подальше, я ее боялась. Она могла ни с того ни с сего вцепиться в меня и потащить за косичку на кухню, где устраивала мне головомойку за пятно на платье или черные полоски под ногтями. А то вдруг усаживала себе на колени, начинала гладить по голове и причитать: какая же я красивая девочка и как ужасно, как же это ужасно, что папа хочет со всеми нами расправиться. Тогда я вырывалась и со всех ног бежала к папе на пляж. С ним мне было не страшно. Он был большой, сильный и добрый.