Побег из Брюха Паука
Шрифт:
Может тут, в Паучьем Брюхе, есть какое-то оружие? Нет, только подаренная тому на день рождения кружка Абнести, пара кроссовок для бега, коробка мятных леденцов, его пульт.
Его пульт?
Вот же придурок. Согласно инструкции он должен был его постоянно пристёгивать к поясу. Иначе кто-то из нас мог бы воспользоваться им, чтобы без согласования получить любой препарат в инвентаре Мобипака: например, BonvivTM, или может BlissTymeTM
Или DarkenfloxxTM.
Иисусе. А это один из вариантов решения.
Страшный, конечно.
В этот момент, в Малом Помещении №4, Рэйчел, видимо, считая, что в Паучьем Брюхе никого нет, поднялась и исполнила небольшой задорный танец, как будто жизнерадостная дочка фермера, выскакивающая на улицу, заметив приближающегося к их ферме деревенского парня, в которого она по уши влюблена, идущего с телёнком под мышкой, или что-то вроде того.
Почему она танцевала? Не было какой-то веской причины.
Видимо, просто жизнь, бьющая ключом.
Времени оставалось мало.
Кнопки на пульте были подписаны.
Старый добрый Верлен.
Я нажал нужные кнопки и зашвырнул пульт в вентиляционную шахту, чтобы не было возможности изменить решение, и застыл на месте, не веря в то, что только что сделал.
Зажужжал мой мобипак.
Потёк DarkenfloxxTM.
Затем накатил ужас, намного хуже чем я представлял. Вскоре моя рука уже на милю погрузилась в вентиляционную шахту. Затем я стал рыскать по Паучьему Брюху, в поисках чего-то, чего угодно. В конце концов стало совсем хреново: мне пришлось воспользоваться углом стола.
Что такое смерть?
На какой-то момент ты неограничен.
Я воспарил над крышей.
Я парил в небе, смотря вниз. Вот Роган, внимательно изучающий свою шею в зеркале. Вот Кит, делающий сет приседаний в нижнем белье. Вот Нед Райли, вот Б. Трупер, вот Гейл Орли, Стефан ДеВитт, все убийцы, все, наверное, плохие, хотя, в данный момент, я видел это немного с другой стороны. При рождении Бог дал им задание вырасти в полных отморозков. Был ли у них выбор? Была ли в этом их вина, когда они вываливались из утробы? Действительно ли они в этот момент, все ещё покрытые плацентарной кровью, мечтали вырасти в насильников, темных героев, обрывателей чужих жизней? В этот святой миг первого вздоха/осознания (крохотные ручки сцепляются и разжимаются), было ли их самым ярким желанием подвести (при помощи огнестрельного оружия, ножа или камня) какую-то невинную семью к тяжелой утрате? Нет; и тем не менее их кривые судьбы долгое время бездействовали где-то внутри них, как семена, ждущие полива и солнечного света, дабы возродить жестокие, отравляющие жизнь побеги, эти вода/свет являлись требуемой комбинацией нейрологической предрасположенности и триггером общественной среды, которая трансформировала их (трансформировала нас!) в отребье и убийц этого мира, запачкивая жизнь окончателным, несмываемым проступком.
Ого, подумал я, может я случайно подмешал VerbaluceTM в физраствор или как?
Но нет.
Это уже был только я сам.
Я зацепился за что-то, застряв, в приседе, в желобе водостока, как призрачная горгулья. Я находился тут, и одновременно — везде. Я смог увидеть всё вокруг: комок листьев в водостоке, под моей прозрачной ногой; Маму, бедную Маму, в своем доме в Рочестере, скребущую душевую, пытаясь подбодрить себя тоненьким обнадеживающим мычанием; олень около мусорников, внезапно почувствовавший мое спектральное присутствие; маму Майка Аппеля, также в Рочестере, костистый, убитый горем флажок на крохотном кусочке идеально заправленной кровати Майка; Рэйчел, в Малом Помещении №4, прислушивающаяся к звукам моей смерти, исходящим от одностороннего зеркала; Абнести и Верлен, вбегающие в Паучье Брюхо; Верлен, приступающий к сердечно-легочной реанимации.
Наступала ночь. Щебетали птицы. Птицы, пришло мне в голову, неистово праздновали окончание дня. Они были яркой манифестацией нервных окончаний Земли, закат солнца призывал их к действию, наполняя каждую лично нектаром жизни, нектаром жизни, вырывающимся в мир из каждого клюва, в виде характерной трели каждой птицы, зависящей от формы клюва, формы гортани, конфигурации грудной клетки и химического состава мозга: некоторые птицы одаренные прекрасным пением, некоторые обделенные; некоторые чирикающие, другие громогласно кричащие.
Откуда-то что-то доброе спросило: хочешь вернуться назад? Это твоё решение. Тело всё ещё выглядит подлежащим спасению.
Не, думал я, не, спасибо, с меня достаточно.
Единственным моим сожалением была Мама. Я надеялся, что когда-нибудь, в гораздо лучшем месте, мне выдастся шанс объясниться, и может быть она сможет испытать наконец гордость за меня, впервые за много-много лет.
Из леса напротив, как будто в согласии с чем-то, птицы покинули деревья и устремились ввысь. Я присоединился к ним, летя рядом с ними, они не считали меня чем-то, отличным от них самих, и я был рад, рад, что первый раз за долгое время я не убил, и больше уже никогда никого не убью.