Побег из Рая
Шрифт:
— Нет, нет, снимайте. Я просто по долгу службы должен был спросить, — пояснил он и исчез.
Андрей с Олей помчались из Лоухов в Куусамо и в Хельсинки сдавать машины, а мы с Нугзаром поехали на поезде в Сант-Петербург, потому что моя виза разрешала мне пересечь границу России только два раза. Утром мы уже были в Петрозаводске. Стоянка больше часа. Я вышел на перрон немного размяться. Первые вагоны состава были почтовыми, за ними «столыпинский» вагон для перевозки заключенных, рядом стояла окруженная конвоем тюремная машина, из которой выскакивали заключенные и тут же исчезали в вагоне.
23
В
«Столыпин» — это маленькая тюрьма на колёсах, состоящая из девяти купе-камер для заключённых. От прохода их отделяет мелкая решетка. В купе нет окна. Внизу две лавки, на которых может лечь два человека или сесть восемь. На втором ярусе две полки можно соединить и получится сплошной настил, где смогут только лежать четыре человека и чуть повыше — еще две полки для двоих. Таких камер в вагоне было пять, остальные четыре назывались тройниками. Тройник наполовину меньше. Здесь только три полки, расположенные одна над другой и может вместиться шесть человек. В другом конце вагона было несколько обыкновенных купе со столовой и кухней, там размещался конвой.
Я шел по проходу и видел лица людей за решеткой, они пристально рассматривали каждого вошедшего. Конвоир закрыл меня одного в тройнике и рядом брата. Я залез на вторую полку, там было тепло, бросил рюкзак под голову и под стук колес быстро заснул. Шум в вагоне разбудил меня.
– Начальник, веди на оправку! — требовали зеки, — в самом деле, сколько терпеть можно? Зальём тебе сейчас весь проход, будешь знать!
— Мордой вытрешь! Я сказал, ждите! — огрызнулся часовой.
Я на ночь не сдержался и съел целую солёную селедку, и теперь, в отличие от всех, очень сильно хотел пить.
Конвой вышел не скоро. Солдаты выстроились в вагоне и открывали камеры, выводя по одному заключенному в туалет.
— Руки за спину! Лицом к стене! Вперед! — командовали они.
Заключенные, те кто не мог больше терпеть, уже успели отлить в свои ботинки или сапоги и теперь осторожно несли обувь в одной руке, держа вторую за спиной. Оправка длилась долго, часа два и только потом начали разносить воду.
24
ПИТЕР. ТЮРЬМА КГБ
С Московского вокзала всех зеков привезли в «Кресты» — одну из тюрем Ленинграда, только меня с братом повезли дальше.
— Куда мы едем? — спросил я.
— В «Большой дом», тюрьму КГБ, — ответили конвоиры.
Я был удивлен, потому что никогда не слышал о тюрьмах КГБ. Знаменитая Лубянка здесь в счет не шла. Она — живая история советской инквизиции, где по сей день бродят тени Берии, Ежева и прочих палачей.
«Большой дом»
Широкая лестница, как в первоклассной гостинице была застелена незатоптанной дорожкой. На этаже располагались в два яруса камеры. Через большие окна в коридор лился солнечный свет. Я шел вдоль камер, за дверями которых стояла абсолютная тишина.
Камера №268. Я вошел и сразу почувствовал, что здесь время остановилось. Сырую холодную камеру ярко освещала лампочка. Большая чугунная рама в окне, за ней — кованная массивная решетка и дальше, уже снаружи — ржавые жалюзи. В углу у дверей стоял антикварный чугунный унитаз и такой же умывальник. Две железные кровати были вмонтированы навечно в бетонный пол.
Я лег на кровать. Редкие полоски металла продавливали насквозь тонкий матрац и больно врезались в ребра. Я сложил матрац вдвое и снова лёг, укрывшись одеялом. Стук в дверь и голос из кормушки предупредил, что лежать можно только поверх одеяла.
Так прошло несколько дней. В камере не было ни радио, ни книжек, ни газет. Я не знал, какой сегодня день, и только определял время, когда приносили пищу. Кормили очень вкусно и подавали еду в тонких тарелках из нержавеющей стали. Утром давали кусок сладкого хлеба с пакетиком сахара и наливали в мою кружку горячий чай. На обед приносили острый суп харчо или гороховый с мясом, на второе — картофельное пюре со ставридой под соусом.
Только мы с братом сидели в этой огромной тюрьме, может так мне казалось. Выходя на прогулку в тюремный дворик, я никогда не слышал никаких звуков открывавшихся замков и хлопающих дверей. Я слышал только шум большого города, сигналы машин, скрежет колес и звон трамваев. Наверное, и еду нам приносили из столовой, находящейся где-то рядом. Чтобы не потерять счет времени я делал метку на своей кружке и после четвертой метки меня и брата вызвали на этап. Этап шел на Москву.
25
ЛЕФОРТОВО
В Москве всё повторилось. Сначала заехали в Краснопресненскую тюрьму, разгрузили зеков, затем поехали в Лефортово.
Дежурный майор принимал нас в Лефортово, задавая привычные вопросы: статья, фамилия, после чего передал меня прапорщику.
— Ты кружками в нас кидаться не будешь? — а то у нас карцер тоже есть, — спросил он и улыбнулся.
— Нет! Не бойтесь! — ответил я, отметив, что в этой тюрьме не столь строгие сотрудники.
— Как это вам удалось границу перейти? Попадись вы мне там, я б вас всех перестрелял.
Прапорщик успел ознакомиться с нашим делом, он, как и мой отец, считал, что граница — на замке.
— А там такие, как вы и охраняют границу. Только им даже патроны не дают, — пытался я слегка поддеть его самолюбие, пока мы шли по лабиринтам тюремных коридоров.
— Ух, ты! Вот это тюрьма! — воскликнул я внезапно от увиденного.
Вдоль стен возвышались ряды камер с натянутыми между этажами сетями, похожими на гигантские паутины.