Побег
Шрифт:
– Чего надо?
– окрысился Кирилл.
Портиш удивленно выпучил свои и без того навыкате глаза, задержался взглядом на лице Кирилла, затем увел глаза в сторону.
– Чего, чего... Стоишь как истукан, - сказал он.
– И глаза закрыл. Уж я чо подумал...
Кирилл хотел огрызнуться, но тут увидел, что на плацу стоят только они вдвоем. Он растерянно огляделся. Не было даже шестнадцатого барака, оставленного за какую-то провинность. И четырнадцатого барака тоже не было... Под землю они провалились, что ли?
– Где все?
– хрипло спросил он.
Портиш подозрительно покосился на Кирилла:
– Что - где?
– Ну все. Лагерь где весь?
Портиш наконец понял.
– Спал ты, что ли?
– Он зло сплюнул в пыль.
– Отпустил учетчик всех. Как подарочек преподнес...
Он ожесточенно заскреб свою цыганскую буйную бороду, а затем, собрав ее в кулак, немилосердно дернул и, охнув, удовлетворенно зашипел. То ли от боли, то ли от удовольствия.
– Все равно ж гад припомнит нам этот подарочек! Не на плацу, так в Головомойке или в самом бараке...
Портиш ожег Кирилла взглядом, словно это он был учетчиком-смержем, и вдруг заорал:
– Ну, чего стоишь, блястки выпялил?! Идем! Скоро давать жрать будут...
Кирилл тоскливо посмотрел в сторону ворот. Со Слепой Дороги, издалека, уже только чуть слышно долетало буханье стальных листов платформы. Значит, никто тебя, кроме меня, не провожал. Никто. Все разбежались... Он тяжело вздохнул и зашагал вслед за сильно косолапящим Портишем. Хоть бы меня в свое время кто-нибудь вот так же проводил взглядом...
Солнце поднялось уже довольно высоко и стало слегка припекать. Последние клочки тумана исчезали, высохли намоченные росой стены деревьев-бараков, их окна и двери начали постепенно зарастать, чтобы вечером, когда все вернутся из Головомойки, вновь открыться и принять в вонючее логово на жесткие насесты нар усталые, измученные тела.
За бараком, на жестком, как обрезки белоснежного пенопласта, мхе уже сидело несколько человек и пинов. Безрадостное это было зрелище. Унылое. Пины забились в куцую тень барака и о чем-то приглушенно пересвистывались. Люди же понуро молчали. Кто сидел на корточках, поджав под себя ноги, кто полулежал, облокотись на руку. Словно ждали чего-то. Спрашивается, чего можно ждать? Разве что утреннюю баланду...
На Портиша с Кириллом никто не обратил внимания, только Пыхчик бросил косой взгляд, когда разбитые всмятку ботинки Кирилла остановились возле его лица.
– Ну?
– сказал Кирилл.
Пыхчик молча подвинулся.
Кирилл нагреб мха под стену барака и сел. Портиш опустился рядом на колени, пошарил у себя за пазухой и достал тряпичный сверток.
– Сыграем?
– предложил он, заглядывая в глаза Кириллу. В свертке затарахтели костяные фишки.
Кирилл покачал головой, прислонился спиной к стене барака и прикрыл глаза.
– Ну, во! А чо я тебя ждал?
Кирилл только пожал плечами. Хотелось прилечь и подремать, но с правой стороны лежал Пыхчик, а слева сидели Михась с Ларой. Лара уткнулась Михасю в плечо, в ветхую, разлезающуюся просто на глазах куртку и плакала. Он успокаивающе гладил ее по спине.
– Ребеночка хочу!
– всхлипывала она.
– Слышишь, хочу! Маленького, кричащего... Я родить хочу!
Кирилл поморщился. Опять завела! По три раза на дню... Портиш фыркнул.
– Бабе что надо?
– рассудительно произнес он.
– Бабе мужика крепкого надо.
Лара вздрогнула и впилась в Портиша опухшими от слез глазами.
– Ты, пенек кривоногий!
– с ненавистью крикнула она ему в лицо. Это кто - ты мужик крепкий?!
Она вскочила. Михась хотел ее удержать, но она его оттолкнула.
– Мужики!
– крикнула она.
– Знаю я всех вас! Все вы одинаковы!
Михась вскочил рядом с ней, схватил за плечи.
– Да пусти ты меня!
– Она снова попыталась отпихнуть его.
– Глаза б мои вас не видели! Мужики! Тоже мне!.. Вам что надо?
Она наклонилась над Портишем.
– Вам только одно и надо - и довольно! Тьфу на вас!
Плевок застрял у Портиша в бороде, глаза у него налились кровью, он вскочил:
– Ты что, баба, сдурела?!.
Может быть, он и ударил бы, но тут из-за барака вынырнула сухопарая фигура Льоша в пестрой, переливающейся всеми цветами неснашиваемой куртке, смотревшейся в сравнении с тряпьем остальных лагерников откровенно вызывающе и являющейся не только отличительной приметой Льоша, по которой его узнавали издалека, но также и предметом зависти большинства. Льош мгновенно оценил обстановку и положил руку на плечо Портиша.
– Докатились, - сдержанно сказал он.
– Уже кидаемся друг на друга, как звери...
Он сильнее надавил на плечо Портиша.
– Сядь.
– А я что, - забубнил Портиш и поспешно опустился на землю.
– Я ведь ничего... Она все. Сказать, право, нельзя...
Лара снова уткнулась в плечо Михасю и, давясь слезами, что-то пытаясь сказать хрипящим, сорванным голосом, зарыдала.
– Ну, что ты, что ты, - безуспешно принялся утешать ее Михась, одной рукой гладя ее по волосам, а другой легонько похлопывая по спине.
Льош отстранил Михася, взял лицо Лары в ладони и стал массировать ее виски. Через мгновенье спазм отпустил ее горло, руки безвольно, плетьми, повисли вдоль тела - она теперь только еле слышно всхлипывала, а затем и вовсе затихла.
– Вот и все, - пробурчал Портиш.
– А шуму-то, шуму...
Корявыми пальцами он принялся, как гребенкой, вычесывать плевок из бороды.
– Да, шуму действительно многовато, - вздохнул Льош и передал Лару в руки Михасю.
– Посиди с ней немного, пока успокоится.