Побочное действие
Шрифт:
Защёлка дверцы поддалась неожиданно легко – механизм нехитрый, спасибо увлечению старшего Харта всякими древностями. Стараясь больше ни на кого не смотреть, покосившись только на торчащий над головой пулемёт, Мэл устроилась на раскалённом солнцем сидении.
***
Лэнс любил стихи. Грустные, дождливые стихи про осень, из тех, которые зачем-то записывают в строчку. От каждой из таких строк становилось прохладнее – словно капельки влаги оседали на лбу, пылающем в лихорадке.
Ненавистная жара. На каменистой дороге джип качало, как лодку в беспокойном море, или это штормило Мэл, зажатую посередине сидения двумя здоровыми мужиками. Некоторое время она ещё пыталась как-то подмечать дорогу. Фиксировала детали, считала повороты, но вдруг обнаружила, что чётко помнит только самое начало. Маяк с разрушенной стеной. Тот самый, видный и с берега, только сейчас он вырос перед глазами будто в режиме многократного увеличения, и дыра в его боку походила на рваную рану, чуть не развалившую пополам белое тело. Но тело как-то ещё стояло, у подножия его блестело русло реки, точнее, самое устье, место слияния с морем.
Ущербный маяк уплыл назад, когда джип перевалил через пригорок. Мимо желтоватыми молниями метнулась пара изящных, тонконогих животных – то ли олени, то ли косули. Сапфировая дымка моря исчезла за поросшими высокой травой обочинами, но смотреть приходилось прямо перед собой, и уверенности в том, что дорога отдалилась от берега, не было. Уверенность расплывалась в дыму, колыхалась на приборной панели вместе с нелепой фигуркой в юбке и кричаще-жёлтой рубахе, отрывисто квакала из динамика какую-то песенку с тошно-экзотическим мотивом…
Лэнс любил стихи о дорогах. Не о космических – таких, по которым можно ходить ногами. О каменистых перевалах гор, кромках прибоя, но больше всего – про осенний лес в дымке тумана.
Джип сильно тряхнуло, и Мэл обнаружила, что почти отключилась с открытыми глазами. Лоб прожигало солнце, перед лицом таял сладкий запах жжёной травы. Вокруг всё так же колыхалась зелень, в ней ярко вспыхивали жёлтым и красным какие-то цветы. Времени-то сколько прошло? Час, полчаса, – маловероятно, эта дыра в океане не так велика. Несколько минут? Пейзаж не давал никаких подсказок. Только главарь успел закурить свою дрянь, и отвернуться от него можно было только в рукав соглядатаю от мистера Хойта. Синтетические вставки в деталях формы и экипировки не вонючими делать ещё не научились – на солнцепёке то ещё дерьмо, ничем не лучше наркотического курева.
Лэнс иногда читал стихи вслух, наизусть, особенно если погода в них походила на вид за окном. Мэл попыталась вызвать в памяти лицо брата и не сумела. Не получилось ни разу, с тех пор как она выбралась из огня. Голоса тоже было не вспомнить – в дурмане марихуаны дрожали какие-то полузнакомые звуки, но слова приходилось додумывать самой.
Низко стелется дым из печного пенька, предвещая ненастье, свинцовое небо и грязь под ногами. Молчалив, нелюдим, притомился искать позабытое счастье, в котором ты не был, наверно, годами.
С неба множество слёз льётся день или два, может, месяц уже, может, целую вечность космических далей. То ли дождь, то ли звёзд переменный поток остриями ножей расколол бесконечность, где нас и не ждали.
Мы с тобой всё идём, пропадая в дыму, погружаясь в туманы, что ползут по земле и по огненным листьям. Первым утренним льдом трав гнилых бахрому распластает и стянет на раздольях полей.
Ну, а мы всё не близко.
Лэнс тоже её бросил, как и все остальные, которые давно должны выйти на связь или даже явиться.
– Лэнс… – Мэл не поняла, что шепчет вслух, пока не услышала над ухом:
– Лэнс – это твой братец, так? – Ваас щелчком отправил на дорогу окурок, напоследок дохнув дымом в глаза. Заблокированное восприятие кольнуло болью – наверно, главаря беспокоил перелом, – да плевать, что именно. Враг отобрал у неё даже кольцо с образом брата, и теперь показывал в ухмылке зубы – крепкие, без следа гнили, как будто вожаку полагалось именно такое отличие от остальной своры.
– Может, мне с тобой ещё по душам поговорить? – осведомилась Мэл невыразительно. Только слегка губами шевельнула, хоть в животе огнём пекло. В ногу над коленом будто для полноты чувств упирался стволом АК главаря, а мушка вдавливалась в кожу даже сквозь грубые штаны. Мэл вдруг поняла, что её откровенно оценивают – просто по выражению карих с зеленью наглых глаз, без всякой телепатии.
– У тебя есть душа? – наконец усмехнулся он презрительно, скользнув картинным взглядом по небу и всему что росло и умирало под солнцем, будто намереваясь позвать в свидетели: нет у ведьмы из будущего души и быть не может. Мэл безразлично отвернулась, хоть внутреннее пламя подступало уже к горлу. Взгляд уткнулся в дурацкую фигурку на приборной панели – человечек в травяной юбочке дёргался, как припадочный, уже под новый развесёлый мотивчик.
– Видишь, Лэнс, на какие дороги меня занесло? – стараясь больше не двигать губами, бросила Мэл в пустоту. Оттуда не отозвались, как молчал уже который день чёртов наушник. Наверно, стоило принять тот факт, что помощи не будет. Придётся как-то самой, если уж и правда застряла.
Глава 16
"Ведьмы умеют исцелять?"
Мэл удивительно чётко запомнила эти слова. При том, что остальное не слишком желало выстраиваться по порядку.
Точка погрузки «товара» оказалось ещё одним аванпостом на берегу океана. Обогнув каменистый обрыв, жёлтая дорога сходу, без предупреждения, вливалась в подобие двора, заставленного всё такими же латаными-перелетанными постройками. Тот же ребристый забор, та же красная тряпка на флагштоке. Так же рвал её горько-солёный ветер, рябью искажая намалёванный глаз. Рябью было подёрнуто и море, глубокое и тёмное, не чета мелькавшему по пути заливу, посреди которого торчали из воды заметные отмели — как спины дохлых китов.