Побочное действие
Шрифт:
– И что он сделал, этот хрен, твой брат? – продолжал он, не глядя прямо, но Мэл чувствовала пристальное внимание, от которого ничто не ускользало. – Подох? Да, они всегда так делают. Бросают, когда больше всего нужны. И кажется – всё, пиздец, но на самом-то, блядь, деле ты всё можешь сам – всё, что захочешь. И нихуя они не нужны…
«Больной вопрос, да?» – подавив колкость, Мэл заставила себя молчать – только бы не дышать слишком шумно. Смолкла запись, погасла голограмма, оставив Вааса разделённым отблесками огня и темнотой. Пятьдесят на пятьдесят, и места для светлого уже не оставалось, что бы там ни было в прошлом.
– А знаешь, я бы даже отдал тебе твою побрякушку. Выполнишь как надо обязанности добычи, а я верну. Как тебе сделка, а? Хоть пользу принесешь, а то как от миноискателя от тебя ни холодно, ни жарко.
«Вот и подтверждение», – Мэл усмехнулась, правда, скорее для того, чтобы не выказать на лице тоскливое нытьё под рёбрами. Все они одинаковы, эти бандиты. Понимают только силу, и даже Ваас подчиняется этому правилу. Иначе сделок не предлагал бы, сделал бы всё без церемоний. Не щурился и кривился бы в ожидании ответа, затягиваясь приторным дурманом только что раскуренного косяка. И не ждал реакции с болезненным любопытством, как повода для издевки или гнева. Сволочь, неужели догадывается: не хочется ей платить за спасение неблагодарностью и болью, ой, как не хочется. Но если придётся…
– Как-то один тип хотел того же. Даже руки распускал. Он подох, а я узнала, что не только мысли читать умею. А кольцо… – Мэл казалось, что вместо слов она выдыхает колючие ледяные осколки. Страх, похоже, уже давно протух, как яд старой змеи, но глухая злость кружила голову, заставляя через силу чеканить слова:
– Кольцо оставь себе. Запись сотрётся, если камень вдавить и повернуть вправо. Сам он – редкий бриллиант.
– Не указывай мне, сука. Мне эти бриллианты… Контрабандой гонят со всего мира.
Мэл задержала дыхание, когда слащавый дурман вместе с презрительным шипением полетел ей в лицо. Пожала плечами, вроде бы совсем равнодушно, но тут же сцепила зубы, поймав случайный укол чужой боли. Ну вот. Снова его рука, перелом большого пальца ближе к запястью – именно там всё ноет, скручивается и дёргается. Совсем как в неприкаянных снах ноет и дёргается душа, побуждая утопить её хоть в чём-нибудь – работе, сексе, наркоте или крови. Впрочем, в душу Мэл не слишком верила, не до неё как-то.
– Ваас! – заорали откуда-то со стороны барака, крыша которого служила помостом для караульных. Неуклюжее строение носило гордое звание местного штаба. Дверь, очевидно, была открыта; нотки знакомого холодного голоса пробивались сквозь шипение и треск радиопомех, которые временами то нарастали, то стихали, будто в испуге. – Босс на связи!
Главарь зарычал что-то невнятно, будто одно упоминание Хойта делало мельче его самого, «царя и бога» Северного острова. Курево размывало чувства, но уловить глухую злость оказалось проще простого. Наводящий ужас на всё живое, пират готов был послушно топать к рации, выслушивать приказы белого человека в костюме. Прежняя Мэл уколола бы врага ядовитым словом. Нынешняя, видя перед собой почему-то труп дикаря с зажатым в руке мачете, бросила вдруг в мускулистую, обтянутую красной майкой спину:
– Мой ремень ведь у тебя? На нём чёрная коробка с красным крестом – аптечка. Повреждения определяет автоматически, при помощи мини-компьютера. Прикладываешь к больному месту – получаешь нужную инъекцию…
– Пошла ты на хуй со своими подколками, – бросил он на ходу, не оборачиваясь, только плечами дёрнул пренебрежительно. Мэл смотрела вслед, чувствуя, как ломит рёбра от беззвучного, почти истерического хохота, в котором проскальзывало что-то на редкость тошное и противное.
***
В пыльном пространстве кружились звуки, им вторил нестройный голос, нарушающий все мыслимые и немыслимые такты. Музыка тяжело ухала в черепе, квакала, как стая лягушек, сотрясала воздух, но пыль замерла без движения напротив тускло освещённого оконца. Или, скорее, увязла в плотном дыму, что вился в грязных солнечных лучах, в серых же дымных щупальцах вилась в танце светлокожая женская фигура.
Фигура напоминала бы призрак, но призрак вряд ли мог двигаться так пошло. Женщина скользила у свободной от мебельного хлама стены, останавливалась, медленно покачивая бёдрами. Проводила ладонями по телу в местах, обтянутых подозрительно знакомым бельём – шортами и топом зеленоватого цвета, которые сейчас обрисовывали каждую впадинку и выпуклость. Будто взялся за кисть озабоченный художник, стирающий даже закрытость уставного белья.
Танцовщица продолжала движение, изредка задерживаясь, чтобы прогнуться в полумостик, отчего грудь даже сквозь топ проступала во всех подробностях. Потом распрямлялась резко и с развратной грацией опускалась на корточки, широко разведя колени и опустив ладонь на промежность. Черты женщины таяли в тенях и дыму, выделялись только сильно накрашенные глаза и кричаще-алые губы, но Мэл уже узнала в этом гротескном образе себя. Точнее, свою точную копию, как есть коротко остриженную и поджарую, но при этом, кажется, лишённую всяких границ и пределов.
Плавно виляя тазом и блестя томно прикрытыми глазами, копия приближалась к зрителю. На пути попался стул, она оперлась в пируэте на подлокотник, имитируя в воздухе шаги, и тут же свела на нет почти классическую красоту элемента, пропустив подлокотник между ног в паре недвусмысленных движений. Потом крутанулась вокруг той же оси и, встав наконец на пол, по-кошачьи выгнулась в спине, демонстрируя зрителю обтянутые эластичной тканью ягодицы.
Мэл хмыкнула, когда её двойник, всё так же кружась и извиваясь в поле зрения наблюдателя, вдруг остановилась. Прикрыв глаза густо зачернёнными ресницами и изогнув в похотливой гримасе яркий рот, женщина качнула бёдрами и зацепила пальцами нижний край топа. Как вторую кожу, потянула вверх эту деталь своего небогатого туалета, высвобождая небольшую грудь с крупными сосками. «Это когда же, интересно, успел рассмотреть?..» – от одной мысли Мэл бросило в жар.
Танцовщица приблизилась ещё на шаг – вульгарная бледная кукла с помадой, размазанной пальцами и языком в жестах страсти, неприкрытой и нелепой. Запрокинула голову, ещё раз призывно облизнула губы и, всколыхнув сладковатый дым, очутилась прямо перед зрителем. Музыка, казалось, заквакала громче, когда женщина принялась тереться спиной о влажное от испарины мужское тело, а потом потные ладони мужчины смяли грудь женщины, зажав между пальцами соски.
На несколько секунд видение заполонили звуки: глухие раскаты ударных, разухабистый голос, дыхание. Наконец с хриплым выдохом, в котором слышалось предвкушение, мужчина отпустил соски своей раскрашенной игрушки. Она медленно развернулась к нему лицом, в то же время пластично опускаясь на колени. На секунду задрала голову, будто собака, решившая заглянуть в лицо повелителю. Мэл передёрнуло: глаза, обрамлённые густо наложенной краской, были её собственные и в то же время чужие, с дымно-блядским выражением и крошечными зрачками-точками.