Побудь в моей шкуре
Шрифт:
Она знала, что ей пришла в голову крайне глупая идея. Ее позвоночник просто не позволит ей этого. Не так-то просто лежать на твердом, свернувшись при этом уютно калачиком, когда одна половина твоего хребта ампутирована, а вторая утыкана металлическими штырями. Увы, такова была цена, которую пришлось заплатить, чтобы иметь возможность сидеть вертикально за рулем автомобиля.
Иссерли снова ехала в северном направлении, не думая ни о чем, словно на автопилоте, ища взглядом то автостопщиков, то тюленей, которые иногда лежали на берегах Морэй-фирта. Но внутренним взглядом она видела исключительно свою мягкую постель на ферме: о, как ей хотелось поскорее очутиться в ней! Как это было бы здорово – растянуться на ней в своей обычной позе, скрестив руки и ноги и предоставив матрасу заботу о поддержании
Больше всего ей хотелось, чтобы мужчины перестали наконец выбегать каждый раз ей навстречу, когда она подъезжала к воротам коровника, независимо от того, привезла она водселя или нет. Откуда вообще взялась эта дурацкая привычка? Неужели они не могут подождать, пока она подаст им какой-нибудь сигнал? Почему бы ей иногда не возвращаться на ферму никем не замеченной и просто забираться сразу в постель, чтобы отоспаться? Существует ли какая-нибудь разумная причина для того, чтобы она не имела возможности отключать сигнализацию, приближаясь к ферме? Неужели это была чья-нибудь светлая идея – сделать так, чтобы она постоянно чувствовала себя обязанной возвращаться с добычей? Интересно, кому такое пришло в голову? Кто бы это ни был, валил бы он ко всем чертям! Скорее всего, старик Весс изобрел все эти маленькие хитрости для того, чтобы дисциплинировать своих работников; он, наверное, такой же ненормальный, как и его сын, просто свихнулся на других пунктиках…
Иссерли внезапно очнулась с тошнотворным ощущением, что машину ее куда-то сносит, и в первый миг не поняла, где она и что с ней происходит: вокруг завывали клаксоны других автомобилей, она висела где-то посреди кромешной тьмы, ослепленная стремительно надвигающимся на нее ярким светом фар. Ей казалось, что сама она стоит неподвижно на месте, она чувствовала себя пешеходом, на которого стремительно падает метеорит или бомба. Она застыла, ожидая встречи со смертью.
Только когда первая машина с гудением промчалась мимо, сорвав боковое зеркало с громким лязгом и превратив его в облако стеклянной пыли, Иссерли наконец сообразила, где она находится и что с ней случилось. Все еще ослепленная фарами встречных машин, она успела выкрутить рулевое колесо до отказа против часовой стрелки, в то время как еще несколько машин промчались мимо нее, ударив в дверцу волнами сжатого воздуха.
Опасность исчезла так же быстро, как и возникла, и «тойота» Иссерли вновь превратилась всего лишь в один из автомобилей, тянущихся бесконечной лентой по погруженной в полутьму дороге в направлении Турсо.
При первой возможности Иссерли съехала на парковочную и какое-то время простояла там, дрожа и потея, а вокруг падал снег и опускалась ночь.
Она не умерла, но ее потрясла сама мысль о том, что это могло с ней случиться. Как хрупка человеческая жизнь, которую можно отнять в одно мгновение, стоит только отклониться от курса на несколько градусов! Выживание не дается само собой – оно всецело зависит от твоей внимательности и еще от везения.
Об этом стоит задуматься.
Это происшествие было пока самым серьезным из всех, что случались с ней за рулем, не исключая и тех ужасных дней, когда она только начала выезжать на трассу. И кто в этом виноват? У Иссерли не было ни малейших сомнений: снова Амлис Весс! Четыре долгих года она провела за рулем, и за все это время у нее не было ни одного происшествия. Она имела полное право считать себя самым осторожным водителем в мире, так что же такое нашло на нее сегодня? Все дело в Амлисе Вессе, в нем, и только в нем. Из-за него и из-за его мальчишеской выходки она чуть не попала в лапы смерти.
Какого хрена он вообще тут делает? Он же водселя от собственной задницы не в силах отличить! Кто вообще позволил ему забраться в этот транспортный корабль? Неужели старик Весс не понимает, насколько его сынок опасен для окружающих? На кон поставлено все, но почему при этом никто ни за что не отвечает?
Иссерли понадобилось еще несколько минут, чтобы взять себя в руки и осознать, что она просто впала в истерику. В тихую, безмолвную истерику. Даже поняв это, она все равно не могла начать рассуждать здраво. На протяжении всего дня на нее то и дело накатывали какие-то приступы безрассудности, которые угрожали захлестнуть ее всю без остатка. Только усилием воли она могла заставить себя вернуться к насущным делам. Гнев на Амлиса Весса, паранойя, которую вызывали у нее Энсель и его приятели-недоумки, – все это следовало отложить до возвращения домой. (И все же: удивительное дело, ни один из мужчин не встал на ее защиту, когда Весс принялся обвинять ее. Что это – обыкновенная мужская солидарность или тут что-то другое?) Не надо об этом думать, лучше проверь, сколько там горючего осталось в баке.
Бак оказался почти пуст. Надо немедленно заправиться.
Да и желудок, как вдруг заметила Иссерли, уже несколько часов пустовал, и она чувствовала голод на грани обморока. Боже, сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз ела? Сутки? Да еще бегала как безумная большую часть ночи, вместо того чтобы спать.
Если честно признаться, выехав в таком состоянии на дорогу, она сама напрашивалась на беду.
Когда Иссерли остановилась в Килдари, чтобы заправиться на станции техобслуживания «Гараж Донни», она ощутила невероятную усталость и головокружение. О, если бы она могла с такой же легкостью заправиться сама! В ожидании, пока освободится окошечко кассы, к которому стояли в очереди несколько водителей, Иссерли проскользнула в магазин и принялась жадно рассматривать пакеты с едой, выставленные на стеллажах под тусклым светом флюоресцентной лампы. Но всю эту пищу, увы, не стало бы есть ни одно разумное существо.
И все же, если хорошенько поискать, что-нибудь можно подобрать. Это всего лишь вопрос правильного выбора. Но сделать его непросто. Последний раз, когда она рискнула и съела какую-то водсельскую еду, провалялась в постели трое суток.
В нерешительности Иссерли принялась осматривать магазин, чтобы выяснить, не продаются ли в нем за пять или за десять фунтов кассеты с записями Джона Мартина или тех, других, музыкантов, имена которых были похожи на названия кошачьих консервов. Но в магазине не продавалось никаких кассет вообще.
Кстати, о водсельской еде и связанных с ней неприятностях: возможно, ошибка заключалась именно в том, что она выбрала нечто, выглядевшее один в один как прессованный брикет из вареной кожуры серслиды. На этот раз нужно выбирать пищу исходя не из внешнего вида, а из состава. Она была просто обязана выбрать на этот раз что-нибудь подходящее: риск свалиться с ног от голодного обморока перевешивал опасность отравления.
Очередь таяла на глазах; Иссерли следовало немедленно заплатить за бензин, если она не желала привлечь всеобщего внимания. Она извлекла пакете хрустящим картофелем из маленькой металлической корзины и не без труда прочитала напечатанный микроскопическим шрифтом на блестящей упаковке список компонентов. На первый взгляд там не было ничего экзотического: одна картошка, масло и соль. Мужчин на ферме в столовой регулярно кормили чем-то из картошки в том же духе, хотя масло, разумеется, использовалось совсем другое.
Торопливо складывая в голове цифры, Иссерли выбрала три пакета хрустящего картофеля, коробку шоколадных конфет и номер «Россшир Джорнел», что составило в сумме как раз пять фунтов.
Через четверть часа машина Иссерли уже стояла на холостом ходу на парковке, а сама она, наклонившись над урчащим двигателем, соскабливала пушистый снег с ветрового стекла краем ладони. Собрав в пригоршню достаточное количество, она с наслаждением втянула его губами. Сначала она ничего не почувствовала – губы ее были лишены всякой чувствительности с самого начала. Но затем мягкая плоть полости ее рта и горла ощутила божественный вкус и тающую чистоту замерзшей влаги. После трех пакетов хрустящего картофеля Иссерли испытывала невероятную жажду.