Побудь в моей шкуре
Шрифт:
Она осторожно потянулась: тело болело сильнее обычного, но все же не слишком сильно. Независимо от того, сколько сейчас времени, надо встать и проделать упражнения, или же она будет не в состоянии подняться вообще, став пленницей в тюрьме своих собственных мышц и кожи.
Зрачки Иссерли наконец приспособились к темноте, и в тусклом лунном свете, лившемся в окно, она смогла рассмотреть обстановку своей комнаты. Поскольку комната была пуста, обстановка эта сводилась к трещинам в стенах, полосам отслоившейся краски, сломанным выключателям и тускло поблескивающему в камине телевизору, выключенному на ночь. Почувствовав жажду, Иссерли потянулась за стаканом, стоявшим под кроватью, но тот оказался пустым. Она поднесла его к губам и опрокинула,
Присев в постели, Иссерли с трудом выпуталась из переплетения простыней и сползла с матраса на пол, при этом она неуклюже приземлилась и чуть не опрокинулась на бок. Острая игла боли пронзила основание ее позвоночника, в том месте, где была произведена ампутация: падая, Иссерли инстинктивно попыталась восстановить равновесие при помощи отсутствующего хвоста. Слегка покачнувшись, она все же удержалась на ногах; ее мокрые от пота ладони слегка прилипли к ледяным доскам пола.
Лунный свет был слишком слабым, чтобы делать при нем упражнения. Иссерли не очень понимала, почему ей обязательно нужно видеть члены своего тела, чтобы заниматься гимнастикой, но дело обстояло именно так. В абсолютной темноте она словно не вполне отдавала себе отчет в том, к какому виду живых существ относится. Ей постоянно нужно было убеждаться в том, что именно уцелело от ее тела, а что нет.
Возможно, телевизор сможет создать достаточное освещение для того, чтобы она ориентировалась в темноте. Без этого все вокруг казалось Иссерли абсолютно нереальным, словно окутанным теми самыми кошмарными миазмами, что витали над кислородными колодцами, расположенными в самом сердце Территорий (нынешней ночью ей снова снился этот навязчивый кошмар).
После таких снов всегда было особенно приятно проснуться при ярком солнечном свете в безопасном и привычном мире. В крайнем случае, для того чтобы успокоить нервы, ей хватало и одного взгляда на приветливо мерцающие электронные часы. Но даже когда отсутствовало и то и другое, реальность все равно была приятнее снов.
Иссерли доковыляла до очага и включила телевизор. Его тусклый экран лениво пробудился к жизни, как угли, раздутые порывом ветра; затем в очаге, словно некий психоделический огонь, материализовалось отчетливое изображение, и Иссерли приготовилась к занятиям гимнастикой.
На экране два водселя-самца в лиловых трико рубашках с жабо и странных зеленых шляпах, похожие на игрушечных плюшевых лохнесских чудовищ, стояли возле отверстия в земле, из которого летела коричневая пыль, словно сама земля выдыхала ее. Один из водселей держал в руке маленькую белую статуэтку, трехмерную копию символа опасности, который был изображен на воротах главного коровника на ферме Аблах.
– …а теперь, мои дорогие червячки, – произнес, обращаясь к статуэтке, водсель с очень странным акцентом, слегка похожим на акцент уроженца Глаз? го, только совсем уж нечеловеческим. – Бесполые, беспутные и лишенные начала и конца.
Иссерли некоторое время размышляла над услышанным, разминая потерявший гибкость торс и кряхтя от натуги.
Затем телекамера нырнула (аххх!) в нору в земле, в которой оказался крохотный уродливый водсель с седыми волосами. Копая, он напевал невнятным голосом, похожим на голос Джона Мартина:
– Слепим из глины мы пирожок, мой глиняный глупый бесполый дружок, в саван из глины, грязный и длинный, оденем, оденем тебя мы, дружок…
Все это произвело на Иссерли крайне неприятное впечатление, и она поспешила переключить ногой канал.
Огромная толпа водселей маршировала по широкой, залитой ярким солнечным светом улице, вымощенной камнями. Каждый участник этой процессии был с головой закутан в белую простыню с узкой щелью, прорезанной на месте глаз. Один из них плакат, на котором была прикреплена увеличенная и неразборчивая газетная фотография с изображением такого же укутанного в белую простыню создания. Голос репортера сообщил, что теперь весь мир с интересом следит за этими женщинами, пытаясь понять, насколько далеко им позволят зайти.
Иссерли наблюдала процессию еще пару секунд, заинтересовавшись тем, насколько все же далеко позволят зайти этим водселихам, но камера этого так и не показала: она сразу же переключилась на какой-то совсем другой сюжет, а именно – на большую толпу водселей-самцов, собравшихся на стадионе. Многие из них показались ей похожими на собаковода, а некоторые молотили друг друга кулаками, в то время как полиция пыталась растащить их в стороны.
Затем камера показала крупным планом весьма мясистого водселя в обтягивающей цветастой футболке. Он натянул большими пальцами верхнюю губу себе на нос, продемонстрировав слово «БРИТАНСКИЙ», вытатуированное на влажной алой десне над желтоватыми зубами. Затем он обнажил нижнюю десну, на которой было написано «БУЛЬДОГ».
Иссерли переключила канал. Там водсель-самка с грудью, почти такой же большой, как у Иссерли, истерически визжала, закрыв руками лицо, а к ней приближалась какая-то никогда ранее Иссерли не виденная тварь, напоминавшая гигантское насекомое с клешнями как у краба, которое неуклюже передвигалось на двух задних лапах. Появившийся в кадре водсель-самец выстрелил в тварь из пластмассового пистолета чем-то похожим на луч света.
«Насколько я помню, я просил тебя не покидать остальных», – рявкнул самец на самку, в то время как насекомая тварь корчилась на земле в предсмертной агонии. Ее предсмертные крики, еле слышные за жутким музыкальным сопровождением, неприятно напоминали человеческие стоны сексуального удовлетворения.
Иссерли выключила телевизор. Немного проснувшись, она вспомнила о том, что следовало помнить с самого начала – а именно: не стоит и пытаться познавать реальность при помощи телевидения. Так можно только запутаться.
Раньше телевидение было для нее замечательным учителем, неиссякающим источником информации, к которому она могла припасть в любой момент, когда была в состоянии сделать этой даже когда не была. В отличие от библиотеки, которую Эссуис собрал для ее обучения, светящийся ящик, стоявший в камине, неустанно что-то говорил, независимо от того, слушали его или нет, и с ним не было нужды прерываться, чтобы перевернуть страницу. За долгие месяцы обучения чтению Иссерли так и не смогла одолеть больше, чем несколько параграфов «Всемирной истории» У.-Н. Уича, MC, ЧАО, МИ [3] (даже устрашающе подробная сельскохозяйственная брошюра под названием «Как выбрать правильный ротоватор» [4] выматывала ее не столь сильно), но достаточно было пару недель посмотреть телевизор, чтобы тебе преподнесли как на ладони все основы психологии вод-селей.
3
Мирового судьи, члена «Архивного общества», магистра искусств.
4
Сельскохозяйственная машина (плуг с почвенными фрезами)
Но как это ни странно, довольно давно наступил такой момент, когда телевидение больше не способно было сообщить ей ничего нового. Оно дало Иссерли все, что могло, и вновь превратилось в источник непонятной пустой болтовни.
Тем не менее Иссерли по-прежнему хотелось знать, какой сегодня день недели и сколько времени осталось до восхода солнца. Она решила, что, как только ее тело окончательно проснется, она выйдет наружу и попытается выяснить этот вопрос самостоятельно. А впрочем, зачем вообще ждать? Она может закончить свои упражнения на пляже под покровом тьмы, к тому же у нее было сильное подозрение, что сейчас все-таки раннее утро. Утро понедельника.