Поцелованные Одессой
Шрифт:
Там, где романтик Пушкин встречает «гордого славянина», он видит униженного представителя титульной нации, о которой слышит нелестные высказывания: «Больно мне было слышать ругательство против русского народа». Хотя в чём-то он считает это ругательство «оправданным».
Там, где Пушкин восхищается многообразием национальной палитры города, Вигель с негодованием замечает:
«Если послушать иностранцев, каждая нация приписывала себе её основание: во-первых, французы, которые столь много лет при Ришелье и Ланжероне приписывали
Особую неприязнь к Одессе Филипп Вигель демонстрирует в «Записках», посвящённых Керчи и опубликованных в 1827 году, где он с издёвкой пишет об основателе города графе де Рибасе:
«Пронырливый итальянец де Рибас имел один-единственный успех – взял турецкую “фортечку” Хаджибей, на месте которой начал строить новый город в противовес уже построенным… городам Николаеву и Херсону – и только затем, чтобы досадить истинно российскому графу Мордвинову, настоящему основателю Николаева».
Одесса – продолжает свои инвективы в адрес ненавидимого им города мемуарист – по сути украла у других городов право «первородства» – право претендовать на титул столицы российского Причерноморья. Она – продолжает он свои рассуждения – «несправедливо получила льготы, те необходимые средства за счёт “обиженных” Очакова и Керчи, на которых природа сама указывала тогда».
«Расправившись» с адмиралом де Рибасом, Вигель берётся за Ришелье. Будучи не в состоянии игнорировать заслуг герцога в становлении города, он, тем не менее, ставит ему в вину французское происхождение, которое обусловливало, по его мнению, предпочтительное отношении градоначальника к пришельцам с его родины:
«Свой своему поневоле друг, – говорит Вигель, – и французы в Одессе пользовались особым покровительством и чрезвычайно поддерживались».
Самым серьёзным обвинением в адрес Одессы является утверждение автора «Записок», что «город превратился в буржуазную республику, решительно нетерпимую, серьёзную и эгоцентричную» (Ф. Вигель. Воспоминания. Т. 2, с. 107).
Заметьте – «буржуазная республика» Одесса возникает на территории империи, на которой ещё значительное время будет сохраняться средневековый институт крепостного рабства.
«Золотой век» Одессы
В мае 1823 года император Александр I вызывает к себе графа Воронцова и высказывает ему свою волю: «Быть тебе, граф Михайло, вместо уходящего в отставку генерала Ланжерона, Новороссийским генерал-губернатором и полномочным наместником моим в Бессарабской губернии. С Богом, граф, управляй во славу державы и во благоденство народа российского».
Первые комментарии, последовавшие вслед за назначением графа, в частности, акцентировались на следующей идее:
«Захотели, наконец, чтобы Новороссия обрусела – прислали управлять ею русского барина и русского воина».
Более чем тридцатилетнее пребывание графа на посту главы города называют «золотым веком» Одессы.
При нём Одесса стала третьим городом империи по количеству жителей – после Москвы и Петербурга, а по царившей в ней атмосфере созидательности, наличию учреждений культуры и удобству жизни, как свидетельствуют очевидцы, была под стать не только обеим столицам России, но и многим городам Европы.
Под стать обеим столицам и многим городам Европы был и внешний облик города, который она обретала:
«Бульвар здешний по местоположению своему может называться одним из прекраснейших в Европе. Он расположен на возвышенном берегу моря, которое представляется отсюда во всей красе своей с обеими гаванями и карантином, усеянными кораблями. С другой стороны он обращён к целому ряду прелестнейших домов, кои сделали бы украшения и самой столице Севера, каковы: генерала Орлова, графа Болеслава Потоцкого, князя Лопухина и других…» (Галина Семыкина. Одесские очерки П.П. Свиньина. Взгляд на Одессу: Из живописного путешествия по России. «Отечественные записки», 1825 год).
Принял ли во внимание новый хозяин Одессы нелицеприятную критику в адрес города, строительству которого посвятил многие годы своей жизни? Внёс ли он, с учётом распространённой критики в «нерусскости» города, серьёзные коррективы в стратегию его будущего развития? Вряд ли…
Впрочем, с уверенностью можно утверждать: надежды радетелей идеи о том, что «русский барин и русский воин» наденет на город «русскую узду», не оправдались.
Кое-что на этот счёт нам может сказать оценка деятельности графа, прозвучавшая во время его похорон в надгробном слове архиепископа Херсонского и Таврического Иннокентия в Одесском кафедральном Преображенском соборе 10 ноября 1856 года:
«Для многих новых предприятий недостаёт туземных деятелей – почивший не медлит призвать их отовсюду, употребляя для сего даже собственные средства; а в числе призванных на время, многие, буду чи обласканы, успокоены и привязаны к новой стране самыми успехами своими остаются у нас навсегда».
Воронцов по определению не мог стать той «русской уздой» на европейскости Одессы, на которую рассчитывали её недоброжелатели.
Вопреки издевательской эпиграмме Пушкина («Полумилорд, полукупец, / Полумудрец, полуневежда, / Полуподлец, но есть надежда, / Что будет полным наконец») светлейший князь Михаил Воронцов был одним из наиболее образованных людей своего времени.
«Сын русского посла [в Великобритании], будучи, по описанию Льва Толстого, среди русских высших чиновников человеком редкого в то время европейского образования», Воронцов возвращается в Россию после учёбы в Англии с университетским дипломом.
Ещё до переезда в Одессу он демонстрирует присущий ему дух либерализма, который выражается, в частности, в глубокой неприязни к любому виду рабства, в том числе и к крепостному укладу жизни в России. По прибытии на родину он подаёт Александру I проект уничтожения крепостной зависимости в стране в десятилетний срок.