Поцелуй бабочки
Шрифт:
— Пижон! — говорю сам себе. — В кармане бренчит куча бесполезных медяков… И что не отдать несчастной женщине? Жлоб!
— Нет, не жлоб! — отвечаю себе же. — Просто не сообразил, реакции не хватило.
Ноги тем временем продолжают работать.
— А слабо вернуться? — не умолкает совестливая половина души.
— Так ведь опаздываю!.. Опять начальство вонять будет…
— Будет, — соглашается совесть, — вот ты и пострадай за доброту.
Замедляю бег, начинаю договариваться. Аргументы, как обычно в подобных дискуссиях, антиханжеские:
— Подумаешь «подвиг»!..
— Тем более вернись.
— Да ведь опаздываю, мать твою!..
— А еще Достоевского читал!.. — вздыхает совесть.
— В школе проходил.
— Вот именно: «Чуден Днепр при тихой погоде…» небось помнишь?
— Помню.
— А как бедному человеку подать — так сразу тысячи отговорок. Не стыдно? Здоровый такой кобелина!..
— Ну и что? Ну «чуден Днепр…», что ж я, теперь из-за этого на работу должен опаздывать и втык получать?
При этом так распаляюсь, что сам себе объявляю ультиматум:
— В общем, вот тебе мое последнее слово, — говорю. — Если ты человек, а не жлоб — вернись!
А я уже у проходной…
И никто не видел и не оценил… Вернулся. Протягиваю в трясущуюся руку мелочь, и что же я вижу? Получив медяки, старушенция перестает трястись и стонать. Она деловито высыпает мелочь куда-то себе в лохмотья, не сказав даже «спасибо», так что каждому идиоту ясно — никакая это не несчастная старушка, а совсем наоборот — опухшая от пьянства здоровая баба… Мой же порыв оказывается не благородным, а глупее глупого.
— Вот на таких лохов они и рассчитывают, — говорю себе и уже никуда не тороплюсь.
Разумеется, опоздал и получил причитающийся по такому случаю пистон.
— Ну что, придурок? — спрашиваю своего совестливого оппонента. — Ты этого хотел?
И что же отвечает мне этот ханжа?
— Да, — говорит. — Такая у тебя планида, таков твой крест.
— Что-о-о?!
— А ты как думал? Ты, — говорит, — на работу опоздай, а может, и вовсе наплюй на нее, к чертовой матери, а копеечку нищему подай. Такое у тебя, — говорит, — историческое предназначение, иначе какой же ты после этого великий народ?
— Так ведь обман сплошной! — кричу.
— А что не обман? — злорадствует душа. — Посмотри вокруг, олух!
Обернулся я и увидел, что нет в жизни правды, а, наоборот, сплошное кидалово, где каждый норовит ободрать да объегорить! И такая тоска меня взяла!.. Наливай!
ДЕЛО БЫЛО ВО ФЛОРЕНЦИИ
На ужин подали по литру «кьянти» на четверых. Вполглотка прикончив бутылку, Геннадий Иванович и примкнувший к нему «молодой Володя» вышли из отеля, но, кроме густого тумана, не увидели вокруг себя ничего.
— Эх ма… — вздохнул Геннадий Иванович, — чего-то мне хочется, а чего, не пойму.
Хотелось выпить. За две недели иностранного туризма припасы спиртного, вывезенные из Союза, были уничтожены до капли. Матрешки, икра и занесенные в декларацию часы проданы и пропиты. Тридцать шесть долларов, выданных на две недели туризма, потрачены до последнего цента.
Между тем «трубы горят», а итальянский туман лишь усугубляет грусть. Перебрав возможные варианты, друзья пришли к выводу, что последний шанс — это чекушка «Столичной», которая, они точно знали, имеется у Лидии Теодоровны — пожилой молчаливой женщины в толстых, как иллюминаторы, очках.
Сутулая и бесформенная, Лидия Теодоровна была настолько блеклым, тусклым и серым существом, что ни одна компания из тех, на которые разбилась советская туристическая группа, путешествующая по Италии, не приняла ее к себе. Так она и высвечивала «одна всю дорогу» в неизменных босоножках и драповом пальто с облезлыми чернобурками и на теплоходе, и на экскурсиях, привлекая внимание земляков лишь безобразностью и скупостью.
— Этого «малыша» она хочет в Пизе выменять на дубленку, — сообщил Володя, — ни за что не отдаст.
— Будем посмотреть, — возразил Геннадий Иванович, как работник райкома принявший на себя руководство операцией. — Не строилось еще крепостей, которых не брали большевики. Главное в нашем деле — установить приоритеты.
План действий по захвату чекушки отрабатывался до мельчайших деталей. В «дело» была приглашена напарница Теодоровны по комнате Наташа — толстая, добродушная женщина.
— Ты ей скажи, так, мол, и так… ребята приглашают посидеть… может, в картишки сгоняем, — поучал Наташу Геннадий Иванович.
— Приведу, — пообещала Наташа.
Итак, туманным декабрьским вечером в столице Тосканы, во флорентийском отеле «Конкорд», что на Виа Генуя, в номере 314, за карточный стол уселись четверо.
— На что играть будем, девочки? — сдавая карты, спросил Геннадий Иванович. — За «так» играть — даром пальцы стирать.
Лидия Теодоровна с подозрением посмотрела на партнеров.
— Я имею в виду что? На щелбаны или еще на что-нибудь в этом духе, — строго по сценарию отыграл Геннадий Иванович (учитывая скупость и подозрительность Теодоровны, втягивать в сделку ее следовало осторожно, не путая).
— А можно на раздевание, — предложил Володя.
— Отличная мысль, молодец Владимир! — весьма натурально оживился Геннадий Иванович, — не на валюту же, действительно, играть…
Удостоверившись, что на ее кровные лиры никто не покушается, Теодоровна успокоилась, но играть на раздевание тоже не соглашалась.
— Мы же не до конца, — уговаривал ее Геннадий Иванович, — до трусов, не больше… ну что тут такого, Лидочка… Лидуня… — Он ласково погладил ее по сутулой спине.
Геннадий Иванович представлял собой тип мужчины в высшей степени привлекательный — Теодоровна подумала и согласилась.